– Ты красивая наивная дурочка. Неужели сама ни о чем не догадалась? Я, кажется, поняла это, когда была совсем крохой.

– Чего ты поняла?

– Что мы не можем быть сестрами. Когда ты слышала такое, чтобы девочки рождались двойняшками или близнецами, если они теперь вовсе почти не рождаются? И мы с тобой ни чуточки не похожи. Но так положено, принцесс должно быть две, понимаешь? И желательно одного возраста, чтобы в один год проводить Турнир. Пятнадцать лет назад наша мать как всегда блистательно исполнила свои обязательства перед метрополией.

– Почему? – прошептала Дара, все еще надеясь, что сестра разыгрывает ее. – Почему две?

– Сколько раз за день ты пробегаешь по галерее, ведущей к парадной лестнице?

– Не знаю, – озадачилась, потрясла головой девочка. – Много раз, наверное. Не считала.

– А глаза хотя бы иногда поднимаешь? Смотришь на портреты, что висят вдоль стен?

– Бывает смотрю. Знаешь, иногда я специально хожу туда и гляжу на мамин портрет. Там она так хорошо улыбается, а на нас только злится обычно, – закручинилась, опустила голову Дара.

– И никогда не замечала, что на тех портретах, где мама совсем молодая, рядом с ней всегда изображена еще одна девочка?

– Ну да, наша тетушка! Я в курсе про нее, только имя забыла. Но ведь мы никогда ее не видели. Она вроде в другой метрополии живет, ведь да?

– Не видели, – кивком подтвердила Каста. – Но она есть, и она тоже была принцессой, как и мама в те годы. И у нашей бабушки тоже была сестра, и у прабабушки. Нам никогда не рассказывают толком про них, врут, будто бы они вышли замуж и перебрались в другие метрополии. Я много думала об этом и однажды поняла: вторая принцесса нужна про запас. На случай, если с одной что-то случится. Чтобы было, кому наследовать трон прежде, чем возникнет смута.

– Ой, – сказала Дара и схватилась за щеки, всегда приятно розовые – но сейчас от них отхлынула вся краска. Потом смежила темные очень густые ресницы и в голос разрыдалась. Сестра, оставив менторский тон, немедленно бросилась ее утешать. Будучи от природы худой и до безобразия (как утверждала королева) высокой, она вынуждена была опуститься на корточки, чтобы заглянуть в лицо Даре, подуть ей на взмокшую челку, чмокнуть в щеку, погладить по голове – в общем, провести ряд давно известных и привычных экстренных утешительных мер. Плакать Дара любила и умела, а от слез становилась еще очаровательней. Но на этот раз она рыдала всерьез.

– Не хочу быть про запас! – выкрикивала она сквозь слезы. – А вдруг это я – купленная?! Лучше прямо сегодня умру!

– Ну что ты, дурочка? – мужественно успокаивала ее сестра. – Перестань плакать и посмотри на себя в зеркало, а потом сразу – на меня. Разве у наших красивых родителей могло родиться такое чудовище, как я? Нет, тут все ясно.

Дара перестала вопить и приоткрыла один глаз – зеркало, старинное, в резной дубовой раме с мозаичными вставками, находилось как раз напротив. С подвыванием вздохнула и оправила пушистую челку, потом сказала:

– Вовсе ты не чудовище, не смей так говорить, сестренка! А они еще сказали, что мы, может, обе – купленные.

И посмотрела на сестру с надеждой, страстно желая быть переубежденной. Но на этот раз Каста с задумчивым видом кивнула головой.

– Да, и такое возможно. Если матери не удалось родить девочку, то пришлось где-то раздобывать нас обеих, – признала с облегчением. Думать, что чужая в семье только она, было слишком мучительно.

– Но разве тогда мама любит нас? Если мы не родные?

– Ну, разумеется, любит, почему же ей не любить нас, – с некоторым сердечным скрипом заверила ее Каста. – Конечно, у мамы очень много дел, ведь она – королева. Вся страна, метрополия и провинции нуждаются в ней. А папа ей не слишком-то помогает. И потом, у нас пять братьев, а с парнями всегда больше мороки. Но она точно нас любит, особенно тебя, ведь ты такая красотка.