Гринор достал до края каменной стены вполне удачно. Ему хватило роста и сил, чтобы, ухватившись за край и оттолкнувшись ногами от мага, вскарабкаться наверх, упираясь ступнями в стену. Вскоре он был на свободе.

Какое-то время его не было видно, и валинкарцы, оставшиеся в темнице, решили, что он ушёл. Но Гринор не собирался покидать их так просто. Не прошло и получаса, как он вернулся и свесил голову вниз, крикнув:

- Спасибо за помощь! – он зло усмехнулся, отчего стало понятно, что что-то не так. – Прощайте! И ты Феронд, и ты, Лайгон. Самоуверенный наивный младший брат, и ни на что не годный старший… Думаю, Мэггон не очень расстроится…

Сидящие на полу валинкарцы смотрели на него, запрокинув головы. Феронд поднялся на ноги и подошёл ближе, желая посмотреть в лицо говорившего.

- Гринор! – обратился он к нему, убедившись, что тот всерьёз. - Ты не можешь предать нас и бросить здесь!

Но освободившийся валинкарец лишь рассмеялся, небрежно бросив:

- Ты меня недооцениваешь. Я могу.

- Но мы друзья! – попытался воззвать к совести не верящий в происходящее валинкарец.

- Феронд, у тебя давно уже только один друг – твой тщедушный брат! – с презрением прошипел Гринор. - И я не допущу, чтобы на трон взошёл такой жалкий валинкарец, как он, или такой бесхарактерный, как ты!

Трон… То, о чём Феронд совершенно и не думал. Он уже и позабыл, что Мэггон – правитель, а он – сын правителя. Да и о каком троне может идти речь, когда они в плену и когда никто во всём Валинкаре не знает, что они вообще сунулись в эти проклятые горы.

- Но недлы убьют нас! – воскликнул он.

- На то и расчёт, - улыбнулся Гринор на прощанье, после чего голова его исчезла из просвета, а после этого единственного выхода и вовсе не стало: тяжёлые камни завалили его, погрузив пленников практически в непроглядную тьму.

Феронд зарычал. Отчаянно и злобно. Маг услышал, как брат ударил кулаком по стене. Один раз. Видимо, сильно, раз только один. Потом он просто сердито сопел: болели разбитые костяшки, и в душе было мерзко от того, что их предали. Так просто предали, легко и неожиданно. Мужчина был в гневе, а беспомощность и незащищённость только подстёгивали кипящую ярость.

Он не мог оставаться на месте и потому ходил из угла в угол, обшаривая каждый миллиметр стен и ища хоть что-то, что могло спасти их. Но ничего не находилось, и он, не в силах отвлечься от мыслей о Гриноре, продолжал маячить из стороны в сторону, иногда запинаясь об осколки статуй и приглушённо ругаясь. Потом он, изучив всю камеру и не обнаружив ничего, дарующего надежду, уселся на камень.

Лайгон сидел молча и неподвижно, слушая, как постепенно, понемногу дыхание Феронда переставало быть шумным, выравнивалось, успокаивалось. Прошло много времени, прежде, чем оно стало беззвучным. Лайгону стало не по себе. Он уже привык к его сердитому сопению, и теперь воцарившаяся тишина нервировала его. Казалось, что Феронд превратился в чудовище и затаился, ожидая, когда можно напасть.

- Я же говорил, что Гринор – паршивый выбор, - напомнил маг, прерывая гнетущую тишину.

- Это я виноват, - тихо ответил Феронд, и Лайгон облегчённо вздохнул: с братом всё было в порядке, за исключением подавленного состояния. – Надо было настоять, чтобы шёл ты… или идти самому…

- Тогда бы Гринор придушил меня тут спящим. Или тебя, если бы я ушёл, - ответил Лайгон, решив, что это должно успокоить брата хоть немного.

- Думаешь, всё правильно? – с надеждой спросил Феронд, и его простота заставила мага сорваться и выкрикнуть ему правду, чтобы он больше не задавал вопросов, вынуждающих отвечать что-то лестное и оптимистичное, когда ничему такому нет места в этой темнице.