Она дёрнула шнурок, призывая Бергу. Она побледнела и запричитала при виде алых полос на ногах госпожи. Кинулась было за лекарем (Каффер уже несколько дней как вернулся в усадьбу), но Маша её остановила. По взгляду горничной она поняла, что битое стекло в туфлях её не удивило. Придав голосу грозные нотки, Маша заставила Бергу всё рассказать.

Оказалось, горничная давно уже находила в нарядах Маши, постели и в полотенцах воткнутые иголки и булавки. Если в одежде их нахождение можно было списать на забывчивость портнихи, то полотенца, подушки и матрац выдавали намеренные пакости. Берге не хотелось расстраивать и отвлекать от занятий госпожу, и она пыталась самостоятельно поймать злоумышленницу с поличным. Чтобы потом, когда вдоволь надаёт ей оплеух и лично выдерет ей космы, оттащить негодяйку к графу и всё рассказать.

На вопрос Маши, с чего она решила, что пакостит женщина, Берга пожала плечами:

– Иголки, стекло – это чисто женские штучки, госпожа. Мужчинам хода в ваши покои нет, если только это не господин Каффер или граф. К тому же раньше я не была уверена, где искать злоумышленницу: мне казалось, что вредит кто-то из прачек, возвращая одежду сразу с иглами, а в кровать втыкают, когда приносят сменное бельё. Я взяла на себя смелость запретить им входить в ваши покои, мол, отныне буду забирать бельё сама. Однако теперь, когда подсыпали стекло во время вашего дневного отдыха, могу точно сказать, что орудует горничная: она подсмотрела, что я вышла из ваших покоев отнести грязные вещи в стирку, проскользнула и…

– Или орудуют несколько человек, – поморщилась Маша, вынимая из ног стёклышки и складывая в носовой платок. – Тебе следовало сказать мне о найденных иглах раньше, – попрекнула она горничную.

Та помогла забинтовать девушке ноги, недоумевая, почему хозяйка не желает воспользоваться услугами лекаря, раз уж он живёт в усадьбе на полном пансионе. Но у Маши уже созрел план по поиску смутьянов и избавлению от них. К тому же, она успела изучить несколько простых лекарских плетений, которые могла применить для самоизлечения, но порезы пока ей требовались для пробуждения совести в невиновных.

Должна же она у них быть? Или, благодаря Мари, остатки этого чувства покрылись плотным налётом ненависти к хозяйке? В таком случае, для собственной же безопасности требовалось устранить подобных гиен.

Мария велела Берге собрать горничных и управляющего слугами в том зале, в котором они завтракали с графом. А также сказала, чтобы горничная не забыла принести туда те булавки и иголки, которые она нашла в одежде и постели.

Натянув другие туфли, хромая и шипя, Маша неторопливо прошла в трапезную. Служанки уже были там, но вопреки ожиданиям, не построились, а рассредоточились маленькими группками, что-то обсуждая, и при её появлении просто покосились на неё, не затрудняясь принять хоть какой-то соответствующий вид.

М-да… Кажется, Берга была абсолютно права, когда говорила, что из-за изменений в характере наследницы рода Бодо многие обнаглеют и решат, что имеют право усесться молодой хозяйке на голову. Маша приметила тех, кто при взгляде на её перебинтованные ступни ухмыльнулся, даже не скрывая злорадство. Таких было достаточно.

Маша прошла к столу, развернула стул-кресло так, чтобы оказаться спиной к столу, а к маленькому внутреннему садику — лицом. Села и, не глядя на управляющего, обратилась к нему:

– Господин Эникен, у нас проблемы.

– Какие? – ответил мужчина, всё так же стоя в стороне.

– Я велела передать вам, что желаю видеть вас и всех горничных. Но вот я пришла и что же наблюдаю? Полный зал каких-то людей, вы где-то ходите, и никого, кого бы я могла назвать хорошо воспитанным слугой, – она демонстративно жестом указала на пустующее перед собой пространство. – У нас проблема, господин Эникен. Кажется, вы занимаете не своё место, раз мне приходится говорить вам, что слуги плохо вышколены…