Жизнь и у родителей была не простой, а в особенности доставалось матери. Тяжёлый труд и множество беременностей не принесли ей счастья и здоровья. Каким чудом ей удалось выносить и родить единственную дочь, было непонятно. Глядя на своих сверстниц, которые уже повыскакивали замуж, Мария вздыхала, но упрямо шла на работу в поле. Да, с мужем проще, но не легче. Быть может, сытнее, но ненамного.

И вот, едва отметив свой семнадцатый день рождения, она должна была бежать с насиженного места, потому что к ней посватался сосед-вдовец. Он уже был дважды женат, от каждой из жён у него осталось по ребёнку. Решил, выходит, подыскать себе новую жену, а детям мать. И всё бы ничего, но по деревне ходили слухи о его тяжёлом характере. И не просто слухи – его жён видели с синяками на теле, а порой бедняжки едва хромали, в деревне такое не скроешь. Быстро собрав пожитки, девушка продала дом соседям за два золотых, чтобы хватило денег на дорогу, и сбежала, больше не сомневаясь.

Насколько сложно жить в городе, она и наполовину даже не представляла. В мечтах всё было намного радужнее, на самом же деле найти работу даже за кусок хлеба было непросто. И тот постоялый двор – это единственное, что её ждало, а в своей скорой смерти она видела избавление от тягот бытия. Покорившись судьбе, она как овца на закланье пошла насмерть, не пытаясь бороться.

Всё это промелькнуло в моей голове, так, словно я сама была участником всех событий. Страшно было от пустоты и безразличия, с которым она поднималась в тот номер, где её распяли. Ни одного крика или жалобы не сорвалось с опухших губ, что распаляло насильника ещё больше. Он и убил-то её только потому, что не дала ему того, чего ждал, а без этого у него ничего не получалось. С трупом же ему уже ничто не мешало реализовать все фантазии извращенного мозга.

Слишком откровенные сцены были отталкивающими, до тошноты. Изматывающими своей жестокостью, но я даже не подумала от них отмахнуться, пообещав себе отомстить. И пусть сейчас я ничего не знаю о мире, в который попала, но происходящее пугало. Если все эти видения соединить со словами хозяина постоялого двора, то картина получалась совсем печальной.

«Набрала картошечки” — вздохнув, подвела я черту всему происходящему. Хотелось бы верить, что мой труп – в том, родном мире – найдут раньше, чем он разложится в том подполье или его погрызут мыши.

А все началось с того, что родители меня попросили прибрать дом бабушки перед продажей. Всё ценное надо было упаковать по коробкам, ненужное выбросить. Ехать не хотелось, ведь пришлось в одиночку торчать в пустом доме, с которым еще и было связано много детских воспоминаний.
Из воспоминаний меня вырвала целитель, облив водой. Руки её подрагивали, когда она ставила кувшин на столик.

— Ты напугала меня, — произнесла женщина и выдохнула, — не думай о том, что было, я знаю, как это сложно, но надо жить дальше.

Она смотрела на меня строго – и мягко одновременно.

— Вы так и не представились, — утираясь сухим уголком простыни, напомнила я ей, — ну вот, теперь надо менять бельё.

— Меня зовут лера Агния, — лёгкий пас рукой, и вещи на мне оказались сухими, — принимать ванны пока противопоказано, большая потеря крови, ты не устоишь под душем, — её лицо стало грустным, а на глаза навернулись слёзы. — И… после всего случившегося нет гарантий, что ты сможешь выносить и родить.

Произнесла она это с горечью – будто давно хотела, но не решалась принести страшную весть.

Лёгкий наклон головы, вежливая улыбка, сложенные на коленях руки выдавали в ней аристократку, которую с пелёнок приучали правильно сидеть, ходить, говорить. И даже лёгкая вежливая улыбка, что не покидала губ – часть муштры и образа. Маски, с которой она срослась. Уложенные в аккуратный пучок каштановые волосы, брови вразлёт и небольшой, чуть вздёрнутый носик. Губы бантиком и синие глаза – как с открытки, только смотрят уж очень проницательно. Попытка угадать её возраст не увенчалась успехом. Натруженные руки с тонкими пальцами пианистки, что сейчас расслабленно лежали на коленях, наводили на мысли, что ей намного больше лет, чем может показаться на первый взгляд. Особый рисунок пигментных пятен, что появляется у пожилых людей, был старательно высветлен, но убрать до конца его не получилось. Продолжительность жизни местных мне была известна. Сказать сколько ей лет было для меня затруднительно. По меркам моего мира, лет сорок, а как на самом деле не угадать. И все же, выражение её глаз выдавало истинный возраст, те неспешность и снисходительность, с которой она наблюдала за неразумным ребёнком, у этой леди скрыть не получалось.