– Молись, проси у Спасителя защиты, и Он поможет тебе.

Телефон, стоявший в углу на мраморной тумбе, зазвонил резко и как-то неожиданно. Сонька и Михелина, обедавшие в просторной столовой, переглянулись, и мать махнула Слону, выглянувшей из кухни.

– Возьми.

Та, переваливаясь могучими бедрами, подплыла к аппарату, зычным голосом произнесла:

– Вас слушают… – Удивленно вытаращила глаза, посмотрела на хозяев, переспросила: – Кого желаете?.. Какую еще Анну?.. Извините, здесь нету таких.

Хотела было повесить трубку, но тут с места сорвалась Михелина.

– Не вешай трубку!

– Так ведь Анну просят!

– Слон, ты дура…

Девушка выхватила из рук горничной трубку, приложила к уху.

– Анна слушает… – И с улыбкой объяснила: – Это новая горничная, не привыкла еще.

Слон обиженно поплыла на кухню, под конец повертела пальцем у виска и с силой захлопнула дверь. Из столовой вновь послышалось приглушенное «Боже, царя храни…».

Сонька напряженно слушала разговор дочери.

– Кто это? – щебетала та. – Настенька?.. Дочь князя? Никак не ожидала, здравствуйте. Рада вас слышать… А как удалось узнать мой номер?.. У папеньки подсмотрели? Кланяйтесь ему. Нет, что вы?! Очень рада. В гости?.. Когда?.. Завтра? Вполне возможно. У вас праздник или просто так? Хорошо, я подумаю и непременно позвоню. Всего вам доброго.

Михелина повесила трубку, озабоченно посмотрела на мать.

– Ждут в гости.

– Вот и первая проблема, – поджала губы та. – Знают номер телефона, могут узнать и адрес.

– Ну и что делать?.. Менять квартиру?

– Подождем. Но если зовут в гости, надо, дочь, ехать, – развела руками Сонька.

Из кухни вдруг решительно вышла Слон, широко уперлась руками в дверные наличники.

– А дурой себя обзывать не позволю!.. Ежели вы такие умные и благородные, а к тому же еще и евреи, то мне, дуре, делать здесь нечего! – Развязала фартук, бросила его на стул. – Платите заработанные мною полтора рубля, и чтоб ноги моей здесь боле не было.

– Слон, с ума сошла? – удивилась тихо Михелина.

– Вот, Слон… – ухмыльнулась горничная. – Может, я и Слон, как меня здесь прозвали, зато не жиганю и мозги кугутам не парю!

– Что с тобой? Чем ты недовольна? – прервала ее Сонька. – Чего тебе не хватает?

– Уважения человеческого не хватает, вот чего!

– При работе, при жалованье, от Крестов отчеканили!.. Этого мало?

– А ты меня Крестами не стращай!.. Как бы самой там не оказаться!

– Что ты вякнула?

– А то и вякнула!.. Думаешь, не догадываюсь, какие вы тут с дочкой выпасы готовите?!

– Уж не собираешься ли закозлить в полицию?

– А это уж как пожелаю, госпожа-барыня!

– Не потому ли, что стала горланить песни с черносотенцами?

– А вам не нравится, когда русский человек воли желает?.. Сразу в бельмы черносотенцы лезут?!

– В защите, значит, себя почувствовала!

– Да я завсегда в защите, потому как русская!.. А вы, Блюм… Блюв… тьфу ты!.. вот вам надо ходить по улицам да оглядываться. А то ненароком возьмут и голову проломят!

– Мама, гони ее, тварь! – вскочив, закричала Михелина.

– А меня гнать не надо, сама уйду… И даже денежек с вас заработанных не приму… – Ольга подошла к двери, погрозила большим белым пальцем. – Гляди, Сонька… Это пока я добрая. А как доброта кончится, так и накаблучу, куда положено!

– Пошла вон! – Сонька выхватила из сумочки купюру, бросила ее прислуге.

Та поднимать не стала, наступила сапогом на бумажку, с силой крутанула по ней носком и толкнула дверь.

– Ох и покрутитесь вы у меня, господа хорошие!

Дверь громко хлопнула, всколыхнулись шторы на окнах, мать и дочь некоторое время молчали.

– А ведь она и впрямь может наслать полицию, – сказала Михелина.