Положила золотую коробочку на стол, открыла ее.

– Смотри!

Бриллиант дышал, манил, завораживал.

– Что это? – шепотом спросила Катенька.

– Черный Могол!.. Прекрасный и страшный! Из-за него погиб князь Брянский.

– Откуда он у вас?

– Не твое свинское дело! – слегка покачиваясь, ответила бывшая прима и захлопнула крышку. – Он бесценен!.. И если я продам его, то обеспечу всю свою жизнь!.. Куплю все и вся! Даже этот поганый склеп!.. Со всеми потрохами! Даже с княжной вместе!.. Ты не веришь? – спросила она, заметив удивленный взгляд прислуги.

– Верю, госпожа, – ответила та смиренно. – Но лучше мы поговорим об этом завтра.

– Поговорим? – изумилась актриса. – Это я с тобой должна «поговорить»? А кто ты такая, что я должна с тобой разговаривать?

– Вы неверно меня поняли, госпожа.

– Я – Бессмертная! Прима оперетты! На меня ломился весь Петербург! Я хоть завтра могу пойти в этот смрадный театришко, и они мозгами двинутся, что я снова на сцене! Театр опять оживет, потому что мне нет равных! – Табба наклонилась к прислуге, взяла ее за воротничок, притянула к себе, зашептала: – Я недавно была в театре! Они меня не узнали, а я всех этих тварей увидела! Эта ничтожная мразь… бездарь… Изюмов в швейцарской ливрее – кланяется, скалится, приглашает, заискивает, ручки всем лижет. А Гаврила Емельянович, скопище лжи и предательства, тут же визиточку сунул! Звоните, приходите, – она ударила по столику кулаком. – Вот вам всем! Не дождетесь! Я если и войду в театр, то совершенно с другого входа.

– А может вам и вправду стоит вернуться в театр? – с надеждой спросила Катенька.

– А вот это уж нет! – поводила актриса пальцем перед ее лицом. – Увольте! Телега под названием «театр» проехала! Я теперь живу другой, совершенно другой жизнью! Ты даже не догадываешься, какой.

Прислуга неожиданно насторожилась, поднесла палец к губам.

– Кажется, госпожа.

– Пойди, глянь.

Пока Катенька ходила глянуть, что происходит в доме, Табба торопливо подошла к серванту, спрятала бриллиант, вернулась на место.

Катенька, вернувшись, доложила:

– Княжна провожает князя Андрея. Как бы к нам не заглянула.

– Закройся на ключ и не открывай.

Девушка выполнила приказание, принялась убирать со стола посуду.

– Я его убью, – неожиданно произнесла Табба.

– Кого?

– Князя Андрея.

– За что?

– За то, что я для него пустое место.

– Что вы, госпожа? Он вас очень даже уважает.

– Уважать – это значит не замечать. А любить – это думать, каждую секунду сходить с ума! И я, Катенька, схожу. Каждый день, каждый час, каждую секунду.

В дверь вдруг раздался несильный стук, обе замолчали. Табба подала знак девушке, та довольно громко спросила:

– Кто здесь?

– Анастасия, – послышался из-за двери голос. – Мадемуазель уже спит?

– Да, уже более часа.

– А мне показалось, что кто-то в комнате разговаривает. И довольно громко.

– Нет, нет… Это я читала молитву.

– Ладно, тогда завтра.

– Что-то срочное?

– До завтра терпит.

Раздался звук удаляющихся шагов, актриса с кривой ухмылкой произнесла:

– Наверняка желала отчитать, чтоб не орали, – она зацепилась за воротничок прислуги, зашептала: – Нас здесь все ненавидят! Надо сматываться! Куда угодно, только не здесь! И чем быстрее, тем лучше. Устала, надоело, боюсь…

На Петропавловской крепости пробило полночь.

Табба привела себя в надлежащий вид только к одиннадцати дня, и когда вышла из спальни, увидела, что ей навстречу направляется княжна.

Анастасия бросила взгляд на слегка припухшее лицо актрисы, поинтересовалась:

– Неважно себя чувствуете?

– Заметно?

– Слегка.

– Наверное, мигрень.