Сонька с удивлением и даже уважением смотрела на него.

– А если он не пойдет на это? Миха родит здесь, а он, легкий и счастливый, отправится на материк.

– Вот тогда определенно я его убью, – жестко заявил Михель. – И материк его будет здесь, на Сахалине. Навечно!

Сумасшедший ошивался недалеко от дома Гончарова, выжидая хозяина. Расхаживал от улицы к улице, от зябкости хлопал себя по бокам, подпрыгивал, что-то бормотал.

На него никто не обращал внимания, лишь две местные собаки терпеливо ждали поодаль, когда он кинет им что-нибудь съестное.

Наконец поручик появился. Шагал быстро, озабоченно, не глядя по сторонам.

Михель двинулся навстречу. И лишь когда между ними осталось не более пяти метров, Никита увидел сумасшедшего.

Тот поклонился, попросил:

– Хочу поговорить… начальник.

– Что? – не сразу разобрал его невнятную речь Никита Глебович.

– Поговорить.

– Ты?.. Со мной? – удивился тот.

– Я с вами, начальник.

Гончаров в искреннем недоумении пожал плечами, усмехнулся.

– Говори.

– Не здесь… дома.

Никита оглянулся, даже пожал плечами, улыбнулся.

– В следующий раз, Михель. Сейчас некогда.

– Прошу, начальник… это важно.

Поручик внимательно посмотрел на божьего человека.

– Ты как-то странно сегодня говоришь, Михель. Ты в себе?

– У меня просветление, начальник, – сумасшедший улыбнулся, показав беззубый рот. – Мне что-то надо сказать.

Никита Глебович снова пожал плечами.

– Ладно, пошли.

Они двинулись к дому Гончарова. Конвойный, дежуривший здесь, с крайним удивлением уставился на идущих, поручик махнул ему:

– Расслабься.

Поднялись на второй этаж, хозяин отпер дверь, пропустил Михеля вперед.

– Присаживайся, – сам уселся напротив. – Слушаю тебя.

– Я по поводу дочки, – как можно четче произнес сумасшедший.

– Какой дочки? – не понял Гончаров.

– Моей дочки. Михелины.

Никите Глебовичу показалось, что он сам начинает тихо сходить с ума.

– Михель… По-моему, теперь я сумасшедший. Или у тебя действительно просветление?

– Я нормальный, Никита Глебович, – с улыбкой прошепелявил тот.

– А я какой, по-твоему?

– Тоже нормальный. Поэтому нужно поговорить по-мужски.

– По-мужски?!

– Да, по-мужски.

– По-моему, теперь я сумасшедший, – Гончаров потянулся за пачкой папирос. – Что тебе от меня нужно?

– Я убил поляка. Помните? После убийства ко мне вернулся разум.

– Бред.

– Я говорю правду.

– Как это возможно?

– Не знаю. Веление Господа.

Поручик выпустил густое облако дыма, жестко загасил окурок в пепельнице.

– Я сейчас вызову конвоира, и тебя засадят в карцер!.. Как симулянта!

– Не успеете, – спокойно ответил Блювштейн. – Я убью вас. И останусь дурачком. Это будет третье мое убийство.

Никита ухмыльнулся, раздавил окурок в пепельнице.

– Идиот. Сумасшедший. Верно?

– Я отец девушки, которую вы обесчестили. Она ждет ребенка.

– Знаю.

– Вы так спокойно об этом говорите?

– А почему я должен волноваться?.. Я рад, что она беременна. Это наше общее решение.

– Вы хотите, чтобы она родила здесь?

– Не уверен. Не исключено, что я отправлю ее на материк. В Санкт-Петербург.

– Одну?

– Пока не решил.

– Она каторжанка. Вряд ли ей позволят покинуть Сахалин.

– Оп-па! Любопытный поворот. – Никита Глебович встал, сделал пару шагов по комнате, с иронией спросил: – Вы желаете составить ей компанию?

– Вместе с матерью, – сумасшедший снова улыбнулся, обнаружив почти беззубый рот. – С Соней.

– То есть я должен устроить вам побег?

– Да, побег. Возможно даже вместе с вами.

– Но я пока не каторжанин!

– Пока… Как только вы пожелаете решить судьбу Михелины, вас непременно отдадут под суд.

Гончаров остановился напротив сумасшедшего, некоторое время разглядывал его, заметил: