– Да, вы, сударь, действительно не сумасшедший, – направился к двери, толкнул ее. – Свободны!

Михель медленно поднялся, подошел к поручику, потянул дверь на себя, чтобы надзиратель не слышал разговора.

– Запомните, поручик… Я сумасшедший! Был им и остаюсь! Для каторжан, для поселенцев, для вас! Божий человек!.. А с божьего человека взятки гладки. Запомните это! – толкнул дверь и скрылся в полутьме коридора.

Сонька снова торговала в квасной лавке и ничуть не удивилась, когда сюда заявилась Михелина и опустилась на лавку. Она отпустила мужика с бутылью кваса, присела рядом.

– Это ты посоветовала Михелю явиться к Никите? – раздраженно спросила дочь.

– Я.

– Зачем?

– Чтобы поговорил с ним как мужчина с мужчиной. Как твой отец.

– Он почти все сломал!

– Что именно?

– Доверие, уважение… любовь, в конце концов!

– Какая же это любовь, если так легко ломается?! А доверие и уважение?.. Откуда они у графа к воровкам?

– Он любит меня! – выкрикнула Миха, смазав слезы с лица.

– Вот пусть и докажет свою любовь делом.

– Каким делом?

– Михель ему все объяснил. Или господин начальник ничего тебе не поведал?

– Он угрожал ему!

– А как по-другому?.. Он твой отец.

– Никита не может устроить побег сразу троим! Он сам загремит на каторгу!

Сонька снисходительно усмехнулась.

– Тебе он может устроить?

– Не знаю!.. Будет стараться!

– Вот и пусть постарается сразу для всех – для тебя, для твоей матери и отца. Какая ему разница, за скольких каторжан отбывать каторгу?.. Или ты готова бежать, оставив здесь самых близких людей? Способна драпануть, зная, что здесь подохнет твоя мать?

– Конечно нет.

– Вот ты на все и ответила. Вытри сопли и успокойся.

Мать фартуком прошлась по ее лицу, дочка прижалась к ней, и некоторое время они молчали.

– А что же делать, Сонь?

– Прежде всего, береги нервы. Это может сказаться на ребенке, – мать зачерпнула из кадушки кружку кваса, отпила сама, дала дочке. – Он-то понимает, что тебе рожать здесь нельзя?

– Конечно, понимает.

– И что?

– Сказала же, будет стараться отправить меня ближайшим пароходом.

– Это пособничество в побеге, дочка.

– Его могут судить?

– По полной. Могут и пожизненную впаять.

Михелина посидела в раздумье, допила квас.

– А сколько месяцев добираться до Одессы?

– Почти полгода.

– А если я рожу прямо на пароходе?

– Воля Божья. Но лучше, чтобы все было по-людски.

С треском открылась дверь, и в лавку ввалились двое «вольных» – мужик и баба. Мужик заорал:

– Сонька, зараза!.. Угощай измученный народишко!.. Все изнутри почернело!.. Дымится, Соня!

Воровка поцеловала дочку в лоб и принялась наливать «измученному народишку».

Князь Андрей находился в приемной великого князя. Сидеть на диванчике, выставив ногу с протезом, было весьма неудобно, поэтому приходилось с раздражением менять положение, временами подниматься, поглядывать на часы и снова садиться.

Наконец, из высокой позолоченной двери вышел помощник великого князя, поставленным голосом спросил:

– Князь Андрей Ямской? Его высокопревосходительство ждут вас.

– Благодарю.

Андрей, сильно прихрамывая, направился к двери, адъютант предупредительно открыл ее, и князь вошел в просторный светлый зал, окна которого выходили на Неву.

Михаил Александрович вышел из-за стола, шагнул навстречу.

– Милости прошу, князь… Простите, что заставил вас ждать, – указал на позолоченный резной стул, сам сел напротив. – Как папенька с маменькой?

– С божьей помощью, – ответил Андрей.

– У вас, кажется, есть еще и младшая сестра?

– Да, ваше высокопревосходительство. Девица Мария.

– Замужем?

– Никак нет. Ей всего пятнадцать.