Возможно, я специально не обращала внимания на время, будто стремилась отстрочить момент осознания, что это все-таки произошло. И заволновалась по-настоящему, лишь когда ориентиры, намеченные заранее, все не вырастали и не вырастали. Лес длился, точно лабиринт, сгущались сизые сумерки. Я вжимала педаль газа, но тропа будто не двигалась с места. Батарейка часов иссякала, бензин – не очень, и я похвалила себя, что наполнила бак на последней заправке, а вдобавок еще и пару канистр в багажнике.

Впрочем, они едва ли потребуются, гнула свою линию я, я доберусь – чуть позже, но какая разница? Лишь когда свет в вышине погас, будто лепесток свечи, проглоченный парафином, я достала из кармана телефон. Руки ощущались закоснелыми, чужими. Как вообще можно заблудиться на прямой полосе от пункта А к пункту Б? Где я повернула – или не повернула – не туда? И где я теперь? Представились съемки с дрона: беспредельные лесные массивы, хвойные дебри, покрывающие квадратный километр за квадратным километром, словно кордицепс, пожирающий нервную систему этой земли, зарывающийся в почву голодными древними корнями; куда ни ступи, они почуют тебя – сигнал передастся по грибницам, по щупальцам лишайника, и тебя настигнут, осушат до дна.

Телефон не разрядился, но столбики связи исчезли. Я упрямо нажала на кнопку вызова – не раздалось ни единого гудка. Ладони так вспотели, что смартфон едва не выскользнул, провалившись под кресло; я судорожно задышала, как учил терапевт, – просто паническая атака, воздух проходит в легкие, легкие качают воздух, ты не упадешь в обморок. Нужно было остановиться, но сама мысль об этом сковывала леденящим ужасом – нельзя стоять, когда вокруг лес, лес, лес на километры окрест. Тем более такой лес – старый, в котором царствует то, что в городах даже не водится.

Я включила фары, но стало еще хуже: тьма опустилась резко, убила свет, заняла собой все пространство. Не было видно ничего дальше вытянутой руки, как если бы я не ехала за рулем, а шла пешком, продираясь сквозь мрак. Иногда вдоль тонкой грани, где истаивал электрический ореол, выныривали зловещие формы: кривые остовы берез и осин, унизанные лентами, похожие на шаманов, выкапывающихся из могил; пирамиды из камней, сидящие на гранитно-мраморных выступах и подле оврагов, словно стражи-тролли. Я закрыла окна, но даже так внутрь проникало гортанное угуканье, будто что-то устроилось среди кроны.

Незадолго до сумерек я фотографировала ленты, пирамидки и спирали, выложенные галькой, как обыкновенная туристка. Но теперь они пугали, как в пасмурный день пугают соломенные чучела в кукурузном поле, облепленные воронами, или символы, вырезанные на дубовой коре. Геолокация не работала, и как бы я ни звонила матери, телефон оставался бесполезен – только неумолимо убывала зарядка. Смятение и отрицание перезревали в отчаяние: что делать? что вообще можно сделать?

Вспомнился урок английского в школе: для нас решили провести игру – будто мы потерпели авиакатастрофу и самолет упал в пустыне. Учительница раздала опросники – что вы предпримете в критической ситуации? – где за каждый верный ответ присваивалось три балла. Первый вопрос был: «Будете ли вы ждать на месте или отправитесь на поиски спасения?» Я увидела не себя, а отца: с раной на предплечье, в запыленной рубахе, с горящим взором, точно знающего, как привести команду домой – герой, принц Персии. И написала: