«Ты бы промолчала, Марина, язык прикусила» и мазала ссадины от пряжки ремня отчима у меня на плече или на спине. Не умела я молчать…смиряться не умела. Жил во мне какой-то маленький дьявол и не хотел он становиться на колени.

Пальцы вывели на стене слово «Айсберг», и на глаза навернулись слезы. Как сильно мне бы хотелось быть для него не содержанкой, не вещью, не просто телом с отверстиями… а любимой. Я представляла себе, как познакомилась бы с ним где-то в кафе или на набережной в этом огромном красивом городе, и наш роман начался совсем по-другому. В моих фантазиях он бы смотрел на меня иначе и говорил мне на ухо нежные слова, а я бы готовила ему обед, пришивала пуговицы на рубашку, завязывала по утрам галстук и провожала к машине. У нас бы было все красиво, как в книжках, или просто, как у нормальных людей.

Потом оказывалось, что это я уснула и на самом деле лежу в больничной палате в казённой пижаме, батареи почти не греют, и я прячусь под двумя одеялами, которые милостиво принесла мне медсестричка Рая, как и огромные тапочки сорок третьего размера. Мне снится огромный дом Айсберга, снится, как я вернулась обратно, и от понимания, что этого никогда не случится, я тихо реву в подушку и ненавижу себя еще больше. Потому что ни там ничего не вышло, ни сама не смогла.

К шагам за дверью я прислушивалась с ужасом, так как боялась, что ко мне войдут и скажут, чтоб я освободила палату.

Мне выделили отдельную, маленькую комнатку с окном на задний двор больницы и забор. И каждую секунду я думала о том, что еще немного и не будет даже этого. Без документов меня на работу не возьмут, без денег мне будет нечего есть… Я даже домой не смогу вернуться. Да и нет у меня больше дома. К отчиму я никогда не пойду. От мыслей об этом у меня сжималось все внутри, и я начинала мелко дрожать, как паршивая собачонка на холоде.

Я представила себя в ободранном платье, грязном пальто без обуви где-то в подворотне. Как сижу там и чиркаю спичками, и когда последняя погаснет, я замерзну насмерть, как девочка в сказке Андерсена. У него все сказки были очень грустными и почему-то всегда напоминали мне меня саму. Как будто моя история не могла иметь хорошего конца и не подразумевала его изначально.

Дверь палаты приоткрылась, и я стиснула руки в кулаки. Ну вот…сейчас мне скажут о выписке. Как раз сегодня понедельник и…

– Вам тут кое-что передали, Мариночка. И вы зря не вышли на завтрак. Сегодня у нас было пюре и сочная отбивная. Но…судя по всему, вы будете роскошно завтракать совсем в другом месте… Как много у вас секретов, наверное, а все прикидывались простушкой.

Голос медсестры заставил приподнять голову и обернуться. Тут же вскочить и сесть на постели, глядя, как она пристраивает огромного розового медведя на тумбочку одной рукой, а в другой держит стеклянную банку с цветами. Не просто цветами, а темно-бордовыми бархатными розами.

Я судорожно глотнула воздух и стиснула пальцы. Этого не могло быть на самом деле. Я продолжаю спать, мне снится сон, и я вот-вот проснусь в этой же постели, только ни медведя, ни роз там не окажется.

– Это не все. Вы можете войти и занести пакеты. Да.

Мужчина в наброшенном на плечи белом халате занес большой полиэтиленовый пакет, сквозь который просвечивали апельсины и бананы. Его лицо мне показалось смутно знакомым, но я сейчас не могла думать, у меня бешено билось сердце, оно приостановилось и опять пустилось вскачь, запрыгало в груди. Дыхание сильно перехватило, и я закусила губу. Медведь был тот самый с витрины магазина. У него даже виден след от ценника и слегка выцветшее пятнышко на огромной нижней левой лапе. Это от солнца. Он ведь долго сидел за стеклом и ждал меня там.