Кто не взят, тот взывает, уткнувшись в стену,
Ужас гнусного мертвецкого «прощай!».
Комары зудят. Воздух плавится.
Горло пухнет в багровый зоб.
Рвется зоб, льется огненная лава,
Голова гудит, как каленый шар.
Они рвут с себя липкие рубахи,
Пропотелые одеяла – прочь,
Голые до пупа,
Качаются они маятниками бреда.
Смерть паромом подплывает сквозь ночь,
Через темный ил и слизь морских топей.
Они слушают, замирая, как гремит
Ее посох у больничных порогов.
Вот к постели несут причастие.
Поп больному мажет маслом лоб и рот.
Выжженная глотка мучительно
Вталкивает просфору в пищевод.
Остальные вслушиваются,
Словно жабы в красных пятнах огня.
Их постели – как большой город,
Крытый тайной черных небес.
Поп поет. В ответ ему каркает
Их молитв жуткий пересмех.
Их тела трясутся от гогота,
Руки держатся за вздутый живот.
Поп склоняет колени у кровати.
Он по плечи ныряет в требник.
А больной привстает. В его руке
Острый камень. Рука его в размахе,
Выше, выше. И вот уже дыра
Вспыхивает в черепе. Священник – навзничь.
Крик
Замерзает в зубах навстречу смерти.
Адская вечеря
I
Вы, чья от горя выцвела кровь,
Вы, бичуемые бурями мук,
Вы, чьи лбы простерлись под гнет,
Вы, в чьих очах, как стекло – тоска,
Вы, чьи виски, как проказа, жжет
С детства родимое пятно мертвецов, —
Приидите ко причастию: вот дары,
Проклятые в обители вечных мук.
Взойдите на мост над черной рекой,
Где без края толпится обреченный люд,
И темный вас приветит портал,
Блещущий в сумерках большим алтарем —
Алтарем, озаренным тысячью свечей
Из жира и крови нерожденных тел,
Где свисают кости и веет в лицо
Дьявольских фимиамов красная грязь,
Где в адских ризах святители гнут
Колени под звон небывалых месс
И по всем амвонам за стягом стяг
Грозят вам, как алые адские языки.
Перед Божьим образом голый аббат
Вздувает брюхо, выводя напев.
Он хватает чашу, в чаше красная кровь,
Он вздымает ее над лбами толпы:
«Пейте мою кровь». Он пьет ее сам,
Красной лавой вскипает его душа,
Его глотка горит, как чермные моря,
Божьей кровью блещущие чрез берега.
Над вашими лбами, над гнездовьем мук,
Над черными флешами адских сил
Узкий, острый, как черный язык
Скорпиона, взвивается бегучий огонь.
Ломятся в храм сквозь разинутые врата
Тучи, чреватые молнией и грозой.
Буря бушует. Ливень, как ночь,
Угашает дальний органный хор.
Могилы взрываются. Вздыбились мертвецов
Белые и холодные костяные персты.
Они вас манят в родимый мрак.
Мертвыми криками гремит собор.
Плиты проваливаются. Кипят
Водопады Леты внизу, в глуби.
Гудит многоверстный водоворот
Дальними отгулами чудовищных бурь.
Исчадья ада устремляются в смерч,
С пеньем глядя в свой пенный гроб:
Черными парусами снащен их корабль,
А белые борта – из зияющих черепов.
II
В высях, где тени сгустились в тьму,
В тысяче вечностей над бездной мук,
Над бушеваньем ливней является
Бледное, как утро, Божье лицо.
Дальние церкви наполняет сон
Сфер, безмерный, как лепет арф,
Когда, как месяц с большого небосвода,
Белое наклоняется Божье чело.
Приблизьтесь. Рот его – сладкий плод,
Кровь его – тяжкое медленное вино,
На его губах в темно-красной заводи
Зыбок синий жар полдневных морей.
Приблизьтесь. Нежен, как бабочкина пыльца,
Как юной звезды золотая ночь,
Мерцает рот в бороде златобородого,
Как в темном раскопе мерцает хризолит.
Приблизьтесь. Прохладнее змеиной кожи,
Мягче он пурпурных царских риз,
Нежнее заката, который обесцвечивает
Дикую боль огненной любви.
Скорбь падшего ангела – словно сон
На лбу его, белом троне мучений,
Грустном грустью того, кто пробуждается,
О виденьях, канувших в белый рассвет.
Глубже, чем тысяча пустых небес,
Его горечь, прекрасная, точно ад,