Анненков встал, молча указав на стул. Девушка села, сцепив пальцы на коленях. Руки её заметно дрожали.

– Я благодарна, что вы… – начала она и осеклась, не найдя опоры в собственной фразе. – Простите. Волнуюсь. Я просто… должна это сказать.

Следователь не торопил. Он раскрыл блокнот, положил рядом ручку так, чтобы не отвлекаться.

– Говорите спокойно, Марина. Сейчас важно каждое ваше слово.

Она кивнула и несколько секунд молчала, проверяя, на месте ли голос.

– В тот вечер я работала в особняке впервые. Меня наняли через агентство. Нас было трое, распределили по зонам. Мне досталась сцена – следить за столиками с напитками, менять бокалы, подавать закуски. Всё шло обычно. Софья подошла к микрофону, улыбалась, а потом вдруг потеряла равновесие, пошатнулась и упала.

Голос Марины стал чуть увереннее, словно воспоминание укрепляло её слова.

– Я инстинктивно сделала несколько шагов к ней, даже потянулась вперёд, хотя не знала, чем могу помочь. Люди повскакивали, кто—то закричал. Я подбежала, но не слишком близко – нам запретили мешать. Профессор уже был рядом. Сначала он стоял над ней, потом опустился на колени и, казалось, держал её за плечи.

Девушка опустила взгляд, словно не решаясь сказать главное, но всё же выдохнула и продолжила:

– Я была совсем рядом, метрах в двух. И увидела: он резко наклонился над ней, будто что—то говоря. А потом его левая рука сделала очень точное движение. Два пальца… – она повторила жест в воздухе, – будто вложил ей в рот что—то. Это было слишком быстро для осмотра. Я не видела самого предмета, но жест был очень уверенным. Он точно знал, что делает.

Анненков записывал молча, лишь раз взглянув на неё – не как следователь, а скорее, проверяя правду по дрожи её зрачков.

– Вы уверены, что Софья уже была без сознания? – уточнил он после короткой паузы.

Марина сразу же кивнула.

– Да. Она лежала неподвижно. Руки, глаза – ничего не двигалось. Мне показалось, жизнь уже ушла. Но он наклонился. И сделал это быстро и уверенно. Совсем не спонтанно.

– Возможно, он пытался помочь? – осторожно спросил Анненков.

– Нет, – дрогнувшим голосом сказала девушка. – Если бы хотел помочь, повернул бы её на бок, проверил дыхание. А он вложил что—то ей в рот. Словно хотел, чтобы она что—то приняла или проглотила. И тут же отдёрнул руку, поднялся, и только потом к ней подбежали остальные.

Анненков не перебивал. Диктофон на столе ровно пульсировал красным огоньком, фиксируя каждое слово. Он чуть наклонился вперёд, позволяя словам девушки разворачиваться медленно, словно клубку, где за ниткой страха тянулся узел смысла.

– Вы можете описать, как именно он это сделал? – тихо спросил он.

Марина задумалась.

– Как будто он долго репетировал это движение. Никакой суеты. Его рука… – она снова повторила жест, – прошла по её щеке, задержалась возле губ и тут же исчезла. Я сначала подумала, он поправляет что—то, но это был не жест утешения. Это был жест, наполненный чужим смыслом. Слишком точный, чтобы быть случайным.

Следователь перевернул страницу блокнота. Почерк у него был ровный и спокойный, как движение руки по воде. Он задал ещё два уточняющих вопроса – о расстоянии, об угле обзора. Девушка отвечала чётко: неуверенность ушла, страх же остался, но теперь это был страх перед значением воспоминаний, а не перед ними самими.

– Спасибо, Марина. Вы правильно поступили, что пришли, – сказал он наконец. – Если потребуется, мы обеспечим вам защиту. Пока – никому ни слова, даже агентству.

Девушка едва заметно кивнула и медленно встала, словно боялась потревожить что—то, оставшееся в кресле после её слов.