Сиротин сделал короткую пометку. Наталья продолжила сама:

– Павел это чувствовал, и его это раздражало. Он хотел быть первым. А Игорь просто был рядом. Не обострял, не конкурировал. Его устойчивое присутствие бесило Павла больше всего – потому что обвинить было не в чем. Нельзя упрекнуть – значит, нельзя победить.

– Вспышки были?

– Нет. Ни одного громкого конфликта. Всё было тише, но хуже. Такое напряжение не рассеивается, оно впитывается в пространство. Иногда в лаборатории невозможно было находиться – все это чувствовали. Софья старалась сгладить ситуацию: давала Павлу отдельные поручения, Игорю – другие задачи. Но между ними уже было что—то, чего не изменить.

– Вы видели их вместе?

– Да. Не часто, но достаточно, чтобы понять. С Игорем она говорила иначе – проще. Без тех маленьких оборонительных слов, которыми мы защищаемся от чужих. Между ними была спокойная естественность. Она знала, что он рядом, и не контролировала себя.

Секретарь замолчала. Руки по—прежнему лежали на коленях без единого лишнего движения. Лицо было спокойно, только голос выдавал напряжение.

– Игорь вёл себя спокойно не потому, что что—то скрывал, – добавила она. – Он просто не считал нужным объясняться. Когда человек не объясняется, это раздражает сильнее, чем крик.

Сиротин записал лишь одну строчку, остальное запомнил.

– Вы знали об их отношениях?

– Нет, только догадывалась. Но теперь, когда всё это случилось… – она покачала головой, – понимаю, между ними действительно было что—то серьёзное и давно. Не короткий роман, а большее. Без слов и подтверждений. Настоящее. И этого хватало, чтобы остальное начало рушиться.

Она поднялась, встретившись взглядом с Сиротиным, не ожидая разрешения. В её жесте не было вызова или страха – только уверенность, что сказала ровно столько, сколько могла.

Сиротин неспеша направился к Павлу. Остановился рядом, слегка наклонил голову, чтобы не выглядеть навязчивым:

– Можно вас на минуту?

Павел вздрогнул – не от слов, а от тона. Будто его застали врасплох в момент, когда он был уверен, что никто к нему не подойдёт. Он стоял на границе света и тени от ламп. Шагнул осторожно, словно ступая по тонкому льду.

– Конечно, – ответил он тихо и неуверенно.

Они отошли на несколько шагов к краю гостиной, где было чуть темнее, и их разговор не привлекал внимания. Павел двигался напряжённо, плечи были подняты, будто он нёс на себе тяжесть. Руки дрожали, и он держал их в карманах. Каждый шаг давался ему с трудом, словно воздух сгущался вокруг него.

– Вы знали, что у Игоря и Софьи были близкие отношения? – спросил Сиротин спокойно, глядя чуть в сторону, чтобы не давить взглядом.

Павел опустил глаза. Лицо его побледнело. Сначала молчал, потом медленно кивнул:

– Знал.

– Давно?

– Не знаю. Сначала догадывался. Потом понял.

Ответ был коротким, будто Павел проглатывал лишние слова. Сиротин не торопил, ожидая продолжения.

– Вас это злило?

– Да, – сказал Павел. – Нет, не то чтобы злило… Это было неправильно.

Он говорил отрывисто – не из—за спешки, просто слова застревали в горле.

– Он не подходил ей. Он был… просто Игорь. Всегда рядом, как тень, будто нарочно. Она улыбалась ему иначе, словно видела в нём что—то, чего никогда не замечала во мне.

Сиротин ничего не сказал, только слегка нахмурился. Павел продолжил:

– Я думал, она поймёт. Что её тянуло к нему не потому, что он был нужен, а потому, что он оказался рядом. Что это была привычка, а не чувство. Что это не то. Она должна была это понять.

– Вы любили её?

Павел замер. Медленно сел на подлокотник ближайшего кресла и долго смотрел в пол. Губы его шевелились беззвучно.