Игорь держал стакан двумя руками, крепко сжимая его, словно боялся отпустить. Он долго не смотрел на следователя, только на стол, потом – на собственные руки. Заговорил, когда почувствовал, что может.

– Мы… мы были вместе, – произнёс он сдавленно, но без фальши. – Не знаю, как это описать. Это само пришло. Постепенно. Я сначала даже не понял.

Он на мгновение замолчал, собираясь с мыслями.

– Я впервые увидел её в библиотеке. Она не выделялась: просто сидела с книгой, медленно перелистывала страницы. Никакого макияжа, никакой позы – просто сидела. А я стоял у стеллажа и не мог не смотреть.

Он провёл пальцем по краю стакана.

– Сначала думал, что пройдёт. В институте многие нравились, это нормально. Но потом я услышал её голос. Просто поздоровалась с кем—то в коридоре. И всё. Голос запомнился сразу. Не тембр, не слова, а именно голос… Наверное, с этого всё и началось.

Игорь сделал паузу, потом продолжил:

– Познакомились мы случайно, в лаборатории. Общались по работе, как все. Никаких намёков, ничего лишнего. Но я начал ждать этих разговоров, искать повод оказаться рядом. Потом понял, что даже если она просто молчит возле меня – мне уже лучше.

Он снова замолчал, глядя в стакан.

– Потом мы стали близки. Не сразу, как—то естественно. Однажды задержались у меня дома, и она осталась. Не из—за страсти или случая – просто так сложилось. Так и продолжилось: иногда у неё, иногда у меня. Без ритуалов, без слов, что теперь всё иначе. Но я никогда не думал, что это временно. Она была со мной, и я это чувствовал каждое утро, когда просыпался рядом с ней.

Он снова посмотрел на свои руки.

– Я понял, что влюбился. Без романтики, без всего этого лишнего – просто понял и сказал ей об этом. Не сразу, через пару месяцев. Просил её выйти за меня – без давления, спокойно. Она отвечала, что после университета. Сначала диплом, потом остальное. Я не настаивал. Мне хватало, что она рядом. Мы не скрывались, но и не афишировали наши отношения. Это было не из—за удобства, не от страсти, а по—настоящему. Такое чувство не кричит о себе, но держит крепко. Я знал, что она со мной, и мне этого было достаточно.

Игорь замолчал, и в комнате повисла тишина.

– Однажды вечером мы остались после работы. Поздно было. Вышли на улицу, сели на лестницу за корпусом. У неё был контейнер с едой, я снял куртку, подложил. Мы ели молча, без разговоров, и это было лучше любых слов.

Он снова слегка сжал стакан.

– Тогда она сказала, что её зовут на стажировку в другую лабораторию. Я спросил: поедешь? Она ответила: «Если ты не против». Я сказал, что не против, если она вернётся. И она ответила: «Я всегда возвращаюсь туда, где мне спокойно». Тогда я понял, что она считает меня своим домом. Не потому, что я ей что—то обещал, а потому что ей со мной было тихо. Мне этого хватило.

Он снова замолчал. На этот раз не потому, что не знал, что сказать, а потому что не хотел торопить слова.

– Это был лучший ответ. Самый честный. Там не было обещаний, только ясность. Мне этого хватило.

Игорь затих. Ладони лежали на коленях открытыми, не ради позы – просто устал держать кулаки. В глазах не было ни жалобы, ни просьбы. Только человек, у которого всё уже случилось и слов осталось ровно столько, сколько нужно сказать.

Вениамин Степанович находился в зале неподалёку от камина, стоя спиной к остальным. Ни одного жеста, ни звука. Только прямая, напряжённая спина. Он не двигался, но по тому, как медленно поднимались и опускались плечи, было видно: дыхание сбито не от усталости, а от усилия сдерживать себя.