Павел по—прежнему сжимал подлокотник кресла до побелевших костяшек пальцев. Оксана смотрела в пустоту, скрестив руки на груди так, что ногти впились в кожу. Родион не моргал – в его взгляде не было осуждения, скорее старческое любопытство, будто он наконец увидел то, чего давно ожидал.

Милена отвела глаза не из страха, а из уважения к тому, что случилось. Она понимала: произошедшее – больше, чем ссора, больше, чем срыв. Это неотменимая грань, после которой возвращения не будет.

Мгновение тянулось, как затянутый вдох. Все ждали, что кто—то заговорит, но никто не решался нарушить напряжение, накопившееся между двумя мужчинами. Их разделяло меньше метра – и бесконечность.

Тишина, наступившая после пощёчины, не рассеялась. Наоборот, стала тяжёлой, будто все перестали дышать одновременно. В этом ожидании было больше страха, чем в самом ударе.

Кто—то сглотнул слюну, звук показался слишком громким. Кто—то опустил глаза на собственные руки и не узнал их. Ситуация вышла из—под контроля, и никто не знал, как её вернуть.

Из—за двери донеслись шаги: негромкие, но отчётливые, с равномерным ритмом. В зале напряглись. Появился Анненков – спокойный и собранный, как человек, привыкший входить туда, где ждут не его, а решений.

Он шёл медленно и уверенно, без лишних жестов, не привлекая внимания, но с его появлением зал словно обрёл точку опоры.

Следователь остановился рядом с профессором, не взглянув ему в глаза, но ясно понимая, что тот чувствует его присутствие и смысл появления. Линия между ними натянулась, как канат под током.

– Профессор, – голос Анненкова был ровным, как лист бумаги перед подписью, – прошу вас предоставить мне возможность поговорить с молодым человеком наедине.

Вениамин долго не отвечал. Он сохранял прежнюю позу, но внутри что—то ломалось и гасло. Плечи не опустились, но уже не выглядели такими прямыми. Он медленно повернул голову, будто с трудом оборачиваясь не к следователю, а к кому—то из прошлого.

В глазах профессора была ярость – не на Игоря, не на Анненкова, даже не на ситуацию, а на необходимость находиться здесь.

– Он врёт, – произнёс Вениамин почти шёпотом. Не потому, что хотел говорить тихо, а потому что голос не слушался. – Он всегда врал.

Анненков кивнул, будто принял это не как факт, а как симптом.

– Возможно, – ответил он спокойно. – Именно поэтому я должен его выслушать.

Повисла пауза, ощутимая и значимая, словно между словами должно было прозвучать ещё что—то, чего никто не решался сказать. Тишина не ушла, лишь отступила в сторону, растягивая напряжение до предела.

Вениамин медленно разжал пальцы, преодолевая внутреннее сопротивление. В этом движении не было согласия – только освобождение. Словно отпустил не Игоря, а самого себя. Сделав шаг в сторону, он освободил путь. Грудь его вздохнула, но воздух застрял где—то внутри.

Анненков слегка наклонил голову и, спокойно посмотрев на помощника профессора, спросил:

– Как вас зовут?

– Игорь Васильев, – коротко ответил тот; голос его был напряжённым, но ровным.

– Понял. Следователь Иван Анненков, я веду это дело. Пройдёмте, Игорь, нужно поговорить.

Тот не стал ничего спрашивать и молча пошёл вслед за следователем. Их фигуры скрылись за дверью кабинета, которая закрылась мягко, но уверенно, отрезав их от зала и чужих взглядов.

Анненков не торопился. Поставил перед Игорем стакан воды без слов и лишних движений – просто жест, чтобы снять напряжение. Сам остался в тени, слегка откинувшись в кресле. Тусклый свет от лампы падал, скользя по столу, не доходя до углов. Ни шороха бумаг, ни скрипа кресла – только дыхание.