«А то бы Вадим меня со свету сжил, - говорю я сама себе и чувствую неожиданный прилив сил. Я точно знаю, что нужно делать.

- Убирайтесь, - стонет Вадим и добавляет страдальческим шепотом. – Что ты со мной делаешь, любушка моя!

- Бредит, - деловито замечает Гена. – В его окружении нет ни одной Любы.

- Вот поэтому нужно спешить, - бурчу я, помогая охраннику стащить с Косогорова майку.

И когда Анна вплывает в спальню с кастрюлькой воды и тряпкой под мышкой, продолжаю спасательную операцию.

- Помогите мне, - прошу я двух взрослых людей, но они разводят руками и быстренько выходят из комнаты.

«Зато потом будут рассказывать всем, кто захочет послушать, как они спасали шефа, - бурчу я, рассердившись, и, намочив тряпицу, по размерам напоминающую пеленку, быстрыми движениями обтираю Вадима.

- Что ты творишь? – бубнит мой подопечный. – Почему так прет уксусом?

- Я – каннибал, - фыркаю с недоброй усмешкой. – Замариную вас и съем.

- Позвони лучше Егорцеву, людоедка, - сопит Косогоров и тяжело вздыхает, когда мокрая тряпка опускается на горячую кожу. – Ты сумасшедшая, - хрипит он. – Оставь меня в покое.

- У вас слишком высокая температура, - объясняю я, - еще чуть-чуть, и может начаться выработка ацетона.

- Вы правы, профессор, - еле слышно пыхтит Вадим, и тут мне приходит в голову совершенно фантастическая идея. Я подскакиваю к тумбочке и, наобум открыв ящик, сразу нахожу искомое. Ножницы. Любые. Пусть и маникюрные!

Слегка надрезаю горловину майки и одним движением раздираю ее.

- Что ты творишь, идиотка? – доносится с кровати слабый возмущенный вопль. – Это Армани все-таки.

- Выздоровеете, новую купите. А если отчалите к Харону, то стоит ли переживать о судьбе какой-то тряпки? - набравшись наглости, парирую я, опуская в уксусную воду испоганенное творение Армани. Хорошо отжимаю и надеваю на Косогорова будто детскую распашонку. А мокрой пеленочкой Анны прикрываю поджарые мускулистые ноги.

- Тебе не стыдно, кукленок? - бухтит Вадим. - Сейчас встану и нашлепаю по попе.

- Лежите смирно, - приказываю я и, заслышав урчание двигателя, бросаюсь к открытому балкону. Осторожно выглядываю сверху на паркующийся около дома Гелендваген и, вернувшись к больному, рапортую.

- Приехал ваш Егор Васькин.

Егорцев сперва оглядывает меня скептически, поднимаясь по лестнице,  вполуха слушает мои причитания, но когда видит покрытое испариной бледное лицо шефа, тихо материться.

- Всем выйти, - командует он. – А ты останься, - смотрит на меня строго. – Как ты вообще узнала, что ему плохо?

- Вадим… Петрович мне позвонил и что-то промычал в трубку. Мы с ним договаривались, если станет плохо, он  позовет меня на помощь…

- С чего бы? – недовольно морщится Егорцев, а я под его насупленным взглядом теряю терпение.

«Твою мать, кто-нибудь в этом городе не считает меня проституткой?»

- Может, все-таки окажете помощь больному? – вскидываюсь, стараясь не нахамить. – Я тут пыталась оказать первую помощь.

- Я заметил, - бухтит Егорцев и, наклонившись над другом, бурчит еле слышно. – Ты как, Вадик?

- Хреново, Вася. Но это не последствия операции. Где-то подхватил инфекцию.

- Сейчас проверим, - насупленно усмехается Васька. И под моим уничижительным взглядом снова ставит термометр. – Офигеть, - хмыкает недовольно и, оглянувшись по сторонам, просит. – Нужен мощный источник света, попроси у прислуги.

И когда на тумбочку водружается светильник с  очень яркой лампочкой, быстро срезает перевязку и осматривает рану.

- Тут все чисто.

Мнет Косогорову живот, щупает лимфоузлы и после парочки загадочных манипуляций, наконец, решает заглянуть шефу в рот.