— Хочешь есть? — зачем-то спрашиваю, хотя ответ вроде как очевиден. Мне уже самому голод настойчиво даёт о себе знать.

А у Марины тут же урчит в животе, откликаясь на мои слова. Уже иду к выходу, ведь у нас там запас приличный, вчера далеко не всё ресторанное съели. Но меня вдруг задерживает её решительное:

— Хочу знать, что произошло, — она умудряется говорить и требовательно, и умоляюще одновременно.

Замираю на какое-то время, не вполне уверенный, что имею право и дальше терзать Марину неведением. Ситуация и так обострена до предела, какой смысл теперь скрывать?

Узнав правду, она может поддаться панике и натворить глупости? Ну так неизвестность пугает и провоцирует на подобное больше, а если девочка задержится у нас дольше, чем ожидала, истерики в любом случае не избежать. Марина не дура. Я просто донесу до неё ситуацию, где можно смягчая, но так, чтобы понимала, что вообще творится.

— С папой всё в порядке? — её голос звенит с трудом подавляемыми эмоциями.

— Более чем, — спокойно уверяю. — Пойдём на кухню, поедим, и я тебе всё расскажу.

Марина поспешно и безропотно встаёт. Ощущение, что она сейчас готова идти за мной куда угодно, лишь бы дал ответы.

Чувствует что-то… Волнуется… И, скорее всего, в первую очередь за отца. Она так предана ему, что я чуть ли не теряюсь от этого. Редко сталкивался с тем, чтобы в минуты опасности кто-то больше думал о благополучии другого, чем о собственном. Пусть даже этот кто-то — родной человек. Ведь Марина напугана до чёртиков, а в таком состоянии у многих именно своё состояние на передний план встаёт.

Где-то в подсознании глухо бьётся желание, чтобы однажды она стала так же предана мне. Чтобы отзывалась обо мне с такой же любовью, чтобы думала обо мне, чтобы стремилась…

Резко открываю дверь перед ней. Пора вернуться в реальность, причём обоим. Она ведь довольно безжалостна.

Действую скорее на автомате, разогревая еду и одновременно размышляя, какие у нас вообще есть выходы. Потому что про ситуацию лучше рассказать, когда есть хоть какое-то её решение. Ещё не хватало, чтобы девчонка отчаялась. Не знаю, как в таком случае себя поведёт, а ведь тут я за неё ответственен. И не стоит забывать ещё об Антоне, да и вообще о рисках, связанных уже с моей семьёй и нашими приближёнными.

Конечно, Марина ничего не сможет сделать. Даже если поддастся эмоциями и попытается расправиться со мной и сбежать — далеко не уйдёт. Да и опыт показал, что девочка в этом плане совсем беспомощна. Причём тогда я не готов был, теперь буду знать, что реакция может быть любой.

Поэтому сейчас я даже не возражаю, когда Марина сама берётся за посуду, выбирая себе порции. Нож в её руках острее того, что до сих пор на тумбочке у неё лежит. Ну или под подушкой… Не видел его давно, в общем.

— Твой отец отказался выполнять наши условия, — решаю не тянуть и сразу перехожу к сути, принявшись за свою тарелку.

Марина опускает вилку, так и не поднеся её ко рту.

— Вы требовали многое? — чуть тише спрашивает. Вижу по лицу, что удивлена.

— Нет. Просто он успел похитить Антона и чётко дал понять, что обмен пленников состоится только на его условиях.

Я бы и рад смягчить углы, но какой в этом смысл. Как оказалось, мы ни хрена не знаем Спицына. Но, по крайней мере, его дочь должна. Может, она и найдёт что-то логичное в такой его выходке, которая даже при наличии пленника у них, не снижает рисков для Марины.

Но она медленно кивает, явно взвешивая в уме мои слова. И, надо же, через некоторое время даже ест, вроде как спокойно.