Несколько секунд девочка оторопело смотрела на него:
– Тебе чего?
Теряев попятился.
– А ну тихо, стоять! – хриплым голосом сказала девочка, засучивая рукава.
Перепуганный Теряев бросился бежать.
– Верни ребёнка! – неслось вслед.
Девочка было рванулась в погоню, но не осмелилась оставить сумки. Стояла возле них и, глядя на убегающего Теряева, плакала и топала ногой.
Теряев взбежал во двор с куклой и сумкой с продуктами в руках. В окне торчал Витя. Пил чай.
– Что слышно нового? – спросил он Теряева через форточку.
Теряев подумал и сказал:
– Весна.
– Весна – это да! Весной все влюбляются, – мечтательно сказал Витя.
– И ты?
– И я, – застенчиво подтвердил Витя.
– А осенью что все делают? – спросил Теряев.
– А осенью все женятся.
– А зимой?
– А зимой все катаются на лыжах. А летом все едут кто куда.
– Я еду! – радуясь крикнул Теряев. – Я еду, как все люди.
– Куда едешь-то?
– В Африку. У меня же там родители работают. И сестрёнка есть.
– Ну да, – закивал Витя. – Я всё забываю. Везёт человеку. А я все в Малаховку да в Малаховку. Тётка у меня в Малаховке проживает… А как же берёзовые веники? Не поедем за ними?
– Не получается, – покачал головой Теряев.
– Жалко. А чего ты с куклой? Сестрёнке, что ли?
– Может быть, – Теряев посмотрел на куклу. – Этой кукле плохо жилось. Её никто не любил. Пусть живет у меня, пусть в Африку съездит.
Витя далеко высунулся в форточку, посмотрел на куклу и попросил:
– Слушай, Теряев, привези мне попугая.
– Зачем тебе попугай?
– Я с ним говорить буду. Ты мне говорящего привези, ладно?
– А о чем говорить будете?
Витя подумал и сказал:
– Так, вообще. О жизни. О текущей политике. О видах на урожай.
– Я привезу, – заверил Теряев Витю.
К подъезду, скрипя ботинками, подошел и остановился Суровый Сосед с портфелем и зонтиком в руках.
Теряев было приготовился бежать, но Суровый Сосед не обратил на него внимания.
– Вы почему всегда такой небритый? – спросил он Витю.
– Я бороду отращиваю, – признался Витя.
– Так всегда! – крикнул Суровый Сосед. – Сперва бороды отращиваете, а потом… – он вздрогнул, испугавшись собственной мысли, погрозил Вите и шмыгнул в подъезд.
– А что потом? – запоздало крикнул Витя. – Что потом? – спросил он Теряева.
– А потом … суп с котом, – сказал Теряев, не придумав ничего лучшего.
Вечером Теряев смотрел телевизор.
Шла передача «На арене цирка», размалёванные клоуны вытворяли всякие глупости и приставали к зрителям первых рядов. Полагалось смеяться.
Теряев равнодушно смотрел на экран и выбивал ладонями барабанную песню на подлокотниках кресла.
Женщина с толстыми ногами в сверкающем купальнике летала под куполом цирка, крепко вцепившись челюстями в «зубник».
Теряев поморщился от сострадания, но продолжал выбивать ритм.
И тут на экране появился заяц в жабо на короткой шее. Ему подсунули барабан, и заяц самозабвенно замолотил по барабану лапками.
Теряев горестно замер, наблюдая вдохновенное заячье лицо. Ладони Теряева повисли в воздухе, а потом поникли жалко, как сдувшиеся воздушные шарики.
Поздним вечером, когда Теряеву полагалось лежать в постели и смотреть сны, он в своей длинной ночной рубашке сидел на полу в углу комнаты и доводил до немыслимого совершенства жильё куклы. Для этого в ход Теряевым были пущены все возможные и невозможные средства: коробки из-под обуви, зеркальце, сушёная бабочка, деревянная аптечка, кусочек меха (он играл роль ковра), старая бабушкина шляпа, вазочка для цветов, шарикоподшипник, игла дикобраза, спичечные коробки, кокарда от милицейской фуражки, чугунный подсвечник, звонок от велосипеда и прочая, прочая.