– А там, за розовыми занавесками, – сообщила Ира, – женщина красоту наводит. Разрисовалась-то, разрисовалась, старая курица.

– Ты кометы видел? – спросил Витя.

– Видел.

– Вот так просто сидишь всю ночь и ждешь, когда полетит?

– Зачем? Много известных комет с вычисленными орбитами. Вот, например, чешский астроном-любитель Биэла знал орбиту кометы, замеченной в тысяча семьсот втором году. Он вычислил, где и когда её можно ждать снова, и открыл комету в тысяча восемьсот двадцать шестом году.

Витя долго считал, потом удивился:

– И этот Биела пятьдесят четыре года ждал одну комету? Всю жизнь?

– Нет, конечно. Её впервые заметил другой человек. Одной жизни не хватит. За небесными телами следят столетиями, тысячелетиями. Астрономы как бы передают друг другу из века в век эстафету познания.

– А у этих, – крикнула Ира, – с оранжевым абажуром, блины сгорели. Ругаются! Страсть.

Теряев забрал у Иры бинокль и отдал ей книгу.

– Почитай лучше. Нечего за людьми подглядвать.

– А сам-то?!

– Я не подглядываю. Я смотрю.

– Нет! – сказал Витя Карлсону. – Ты всё-таки объясни мне, как этот мир устроен?

– Очень просто, – сказал Карлсон.

– До чего вы все умные, – вздохнула Ира. – С вами со скуки сдохнешь.

– Молчи, женщина, – сказал Витя. – Тебе нас не понять.

Карлсон нарисовал мелом на крыше нечто, похожее на веретено.

– Это наша Галактика. Вид в разрезе. Вот здесь мы. – Он показал почти самый конец «веретена».

– В смысле – Земля? – уточнил Теряев.

– Нет. Вся наша Солнечная система.

– Вот тут вот с краю?! – возмутился Витя. – У чёрта на куличиках?!

– Наша система, – говорил Карлсон, – вращается вокруг центра Галактики со скоростью около двухсот километров в секунду.

– Не может быть! – воскликнула Ира.

– На один оборот у нас уходит двести пятьдесят миллионов лет.

– Сколько? – удивился Теряев.

– Двести пятьдесят миллионов лет.

– Ты слышишь, Август? – Теряев оглядел множество крыш, покатых и пологих, золотые шары церковных куполов, пожарные лестницы и чердачные окна, тёмные трубы и тяжёлые двери, застеклённые балконы. Надо всем этим было лёгкое, свободное, огромное небо.

– Господи, какие мы маленькие, – прошептал Теряев.

– А вот здесь написано, – сказала Ира, указывая на книгу, – что есть астероид Витя.

– Что?! Как?! – Витя вскочил так внезапно, что Теряев в страхе ухватился за него и вскрикнул.

Ира прочитала:

– «…Таковы астероиды тысяча тридцатый Витя и тысяча триста тридцатый Спиридония, названные так в честь юного пулемётчика Виктора Заславского и его дяди, черноморского моряка Спиридона Ильича Заславского, павших в боях Великой Отечественной войны».

Витя посмотрел на него.

– Посмотри, пожалуйста, себя, – попросил Теряев.

Ира посмотрела и сказала:

– Меня там нет.

– Ты там.

– Да вот же – всё про небо написано. Меня там нет. В натуре.

– Всё равно ты там, – сказал Теряев. – Не может быть, чтобы тебя там не было. Просто тебя ещё, наверное, никто не открыл.

– Пора, сказал Карлсон. – Уже достаточно темно.

Он и Ира отправились к чердачному окну, а Витя и Теряев с Августом еще сидели и смотрели на небо.

Они уходили с чердака поздно ночью. Молча спустились по винтовой лестнице. Молча ждали лифта. Витя мечтательно улыбался.

Но тут из темноты, тихий и грозный, как призрак, выступил Суровый Сосед в габардиновом пальто поверх полосатой пижамы и в шляпе.

Карлсон взвыл от страха.

– А! Подстерёг я вас!

– Вам чего, товарищ? – оскорблённо спросила Ира.

Суровый Сосед онемел.

– Спать по ночам надо, – сказала Ира. – А не шарахаться по лестнице в нижнем белье. А если не спится, двор уберите. Все полезнее, чем детей пугать на ночь глядя.