Ему совершенно излишне быть миллиардером, он без того пользовался бы успехом у девушек. Я смотрю, как он тянется за сотовым, который бросил на столик, и непроизвольно веду взгляд по его венам. На широком запястье крепко посажены наручные часы со стальным грубоватым циферблатом, это обычная картинка, я уже привыкла видеть его часы. А вот дальше нет… Обычно вены уходят под белый манжет рубашки, сейчас же можно пройтись взглядом по всей тропинке силы.

Мне нравится смотреть на его руки. Они не выглядят изнеженными, наоборот, они что-то строили и видели непогоду. Мне нравится смотреть, как двигается Максим. Он намного мягче и сдержаннее, чем мог бы себе позволить. Хотя иногда обжигает своим статусом, как правом беспрекословно решать, что будет и как.

Он состоит из контрастов. Как в ту первую встречу, когда пришел в строгом деловом костюме и гавайской рубашке. Навязывал сделку и улыбался. Теперь же я вижу его молодое накачанное тело и волосы цвета перца с солью. Проседь уже легла на темные пряди.

— Я поставлю будильник на семь? — буднично произносит Константинов.

— Делай как надо.

Я прихожу в себя, отрывая взгляд от мужчины, и иду в ванную. Мне нужна холодная вода, потом можно горячий душ, но сперва умыться ледяной…

Когда это случилось?

Я начала думать о нем как о мужчине?

Из-за поцелуя и объятий? Того, как он зажал меня у столешницы?

Душ помогает, но через мгновение я вновь проклинаю себя. Я забыла в комнате ночную сорочку, а махрового халата нет, только большие полотенца. Я вновь надеваю блузку с юбкой и возвращаюсь в комнату. Хлопок двери пробуждает Константинова, который, видимо, все это время вел переписку в телефоне.

Он словно вспоминает, что собирался спать, и идет к кровати. Я тоже подхожу к ней и без предупреждения гашу весь свет. Переношу пальцы на пуговицы блузки, которые застегнула в ванной через одну. Снова распускаю их и слышу, как сбоку шелестит ткань полотенца. Константинов отбрасывает его в сторону, после чего звякает пряжка ремня.

Распускается ширинка.

Я тоже тяну язычок молнии на юбке.

Мы раздеваемся в полной темноте, между нами только двуспальная кровать и легкий аромат флердоранжа от ароматических свечей.

Константинов ложится первым, я же набрасываю на тело сорочку и делаю лишний шаг у матраса. Потом все же отбрасываю одеяло и забираюсь под него, успокаивая себя мыслью, что кровать огромная, между нами с легкостью поместится самый крупный парень из охраны.

Хотя не дай бог! Хватит мне чужих мужчин в моей постели.

Одного Константинова хватит. Да и тот не хочет оставаться чужим. Он перестает быть просто боссом. Чистым листом. На нем появляются краски и эмоции, яркие и приглушенные, смелые и осторожные… Чертова химия.

— Константинов? — зову тихо.

Он усмехается, а я только в это мгновение понимаю, что снова выбрала его фамилию, а не имя.

— Я смогу завтра увидеть сестру? У нас утром съемка, но потом же можно найти окошко?

Я слышу, как Константинов поворачивается ко мне.

— Я скажу Герману, он попробует устроить, — отвечает он. — Вы так близки?

— С Германом?

— С сестрой, Света, — слышится короткий смешок с хрипловатым эхом.

— Мы выросли без родителей, привыкли держаться друг друга… Нас бабушка воспитывала, а она старенькой уже была, пришлось быстро взрослеть и учиться командной работе.

— Что случилось с родителями?

— Ты же читал досье.

Я чувствую его взгляд на себе. Даже через черную краску абсолютной темноты.

— Да, читал. — Я слышу, как легкая щетина царапает подушку, когда Константинов кивает. — Они разбились на трассе М4.