— Любовную историю оставят на десерт?

— Конечно. Иначе никто не будет терпеть разговоры о бирже.

Герман молчит весь остаток дороги, давая мне время подготовиться. Я повторяю строчки легенды, которую знаю наизусть, и начинаю нервничать. Ведь эти строчки надо будет повторить перед камерой и сделать это легко и непринужденно, чтобы не подставить Константинова.

А я никогда не снималась. Не знаю, каково это — оказаться под прицелом нескольких профессиональных камер, под жестким светом софитов и с голосом редактора в наушнике. Хорошо, что Константинов будет рядом. Меня успокаивает мысль, что он поможет мне и заполнит неловкую паузу, если та, не дай бог, случится. Он точно мастер в медийных вещах, прожженный циник и игрок.

Я же видела, как он владеет лицом. Умеет показать любую эмоцию на выбор, у одной только его улыбки есть сотня оттенков. Он ловок, как гений покера, и чем больше я думаю об этом, тем сильнее сомневаюсь, что в состоянии уловить мгновение, когда он ничего не изображает.

Он сам его улавливает? Или так привык “давать нужную картинку”, что не задумывается, переходит от скандала к сделке и даже отчаянные глупости совершает те, которые подходят образу рискового миллиардера-плейбоя?

Он выпил лишнего и соблазнил невесту Влада Цебоева. Так банально, грязно, вызывающе пошло… Я смотрю на ее фотографию, отвернув экран от Германа, и пытаюсь найти хоть один желтый заголовок на эту тему, но ничего. История не выплыла на широкую публику, ее удержали, но столь мощный поток невозможно усмирить, он прорвет любую плотину рано или поздно.

Цебоев собирал силы, подбирал оружие три года и, кажется, собрался уничтожить Константинова за свое унижение. Во всяком случае, он не собирается играть чисто, ведь Максим не играл.

— Вот, возьмите.

Я просыпаюсь, реагируя на голос Германа. Он протягивает мне ладонь, на которой лежат две белые пилюли.

— Успокоительное, — подсказывает он, а когда я продолжаю сомневаться, закидывает их в рот. — Обычное успокоительное, Светлана. А то вашу бледноту не скроет ни один грим.

Он отдает мне всю баночку и указывает ладонью на напитки, которые стоят на полочке. Я понимаю, что он прав, и запиваю таблетки водой.

— У нас много времени до эфира, — добавляет Герман с ободряющей улыбкой. — Мы еще всё обсудим и отрепетируем. Пообедаем даже.

— Я еще не завтракала. — Я улыбаюсь ему. — Я самым безответственным образом проспала.

А охранник не стал будить. Константинов запретил? Понял, что опоздает из-за офиса, и дал мне выспаться?

— Ну, с богом. — Герман шумно выдыхает, когда водитель закладывает последний вираж и останавливает автомобиль у служебной лестницы. — Если постараемся, вечером будем пить игристое.

— Да, это очень важное интервью. Я понимаю.

— У них бешеные рейтинги. Вечером ваши слова будет обсуждать половина страны.

— Прекращай. — Я строго качаю головой. — Ты дал мне слабые таблетки для таких разговоров.

— Всё будет хорошо, я точно знаю. Вижу, что у вас получится. — Герман отвлекается на шум и оборачивается. — А вот и Максим Викторович.

Я тоже поворачиваю голову на шелест протекторов и вижу, как рядом паркуется черный монстр с неизвестным мне значком автомарки. Агрессивная морда выглядит как оскал хищника, непроизвольно ежишься и хочешь отступить в сторону, чтобы не влипнуть в неприятности.

— Или нет, — растерянно добавляет Герман.

Задняя дверца открывается, и из салона выходит мощный брюнет.

— Герман, — зову тихо. — Это же…

— Влад Цебоев, — отвечает он.

12. Глава 12

— Не волнуйтесь, — произносит Герман и первым открывает дверцу. — Это специально. Психологическое давление, не более.