Садулаев мрачнеет.

Похоже, ему, как и мне, все больше не нравится назойливость женщины. Беспокоится, что невеста узнает о том, что нас связывало в прошлом? Глаза Камиллы сужаются, и я отчетливо вижу, как в карих глазах отражается самая настоящая ненависть.

— Это вряд ли, – несмотря на то, что я уверена, что раньше никогда не пересекалась с этой женщиной, внутри меня начинает зарождаться нервозность.
Спокойно, Мирьям. Это часть взрослой жизни - терпеть то, что неприятно, делать то, что от тебя требуется – это и есть дисциплинированность. Я буквально кожей чувствую ее жалящую, как оса, неприязнь, которая взаимна. Мне почти невыносимо видеть, как она, словно нарочно, скользит ладонью вверх по груди Давида. Отвожу взгляд, перед этим уловив краем глаза торжество в карих глазах Камиллы.

Она всем своим видом показывает, что этот великолепный образец мужественности принадлежит ей и только ей. Расставляет акценты и границы. И только мое глупое сердце начинает биться быстрее от одной лишь мысли, какая это роскошь – в любую минуту касаться того, кого любишь.

Просто касаться…

Не знаю даже, от чего меня потряхивает больше - от злости на глупые обвинения Давида, поведения его лицемерной невесты или от жгучей ревности. Я знаю, что моя злость – трусливое продолжение грусти. Намного проще злиться на эту по сути совершенно не знакомую мне женщину, чем признать, что я не имею никакого имею на какие-либо чувства к Садулаеву Давиду.

Я сама так решила, а после драки кулаками не машут. Все, что мне остается делать, просто идти вперед, не оглядываясь на прошлое.

Малыш чувствительно бьется ножкой, и я сильнее сжимаю стакан с водой.

Ничто не стоит спокойствия моего нарождённого ребенка. Я достойно встретилась лицом к лицу с прошлым, но и в мученики я не записывалась.

- Извините, я отойду, - так и не поднимая глаза на Давида, сую в руки начальнику свой стакан с недопитой водой, которой успела ранее подхватить с подноса проходящего мимо официанта.

Ни разу не оглянувшись, иду в сторону небольшого балкончика. Ощущая спиной покалывание в районе лопаток, невольно поеживаюсь. Я думала, забыть боль – это самое трудное, но еще труднее стереть из памяти все хорошее. Лишь оказавшись в одиночестве, я наконец-то начинаю ощущать, как ко мне возвращается душевное равновесие. Помассировав пальцами виски, вынимаю шпильки из пучка и встряхиваю головой.

Тяжелая масса темных локонов, невесомым облаком ложится на мне на плечи. Так-то лучше… Легкий прохладный ветерок проникает сквозь тонкую ткань, и я обхватываю себя за плечи, чтобы согреться.

Мое спокойствие длится ровно до того момента, пока я не слышу, как скрипит балконная дверь. Прикрываю глаза, уже ощущая, как обоняния касается легкий аромат кедра и древесины. На плечи ложится мужской пиджак из плотной ткани.

*Происхождение имени Камилла - Имя часто переводят как «безупречного происхождения» или же «служительница храма». Согласно другой версии, имя пришло из арабского мира и является мужской формой имени Камил.

4. Глава 4

Мирьям

- Спасибо, – тихо благодарю, не оборачиваясь.
Конвульсивно сжимаю непослушными, будто заледеневшими пальцами прохладную ткань лацканов мужского пиджака-стрейч.

Садулаев даже не представляет, каких титанических усилий мне стоит, чтобы голос не сорвался, а самообладание не полетело в пропасть отчаянья. Что-то невесомо касается макушки, а затем затылка… словно фантомная ласка.

Прикрываю глаза.

Я прекрасно помню, как Давид в не таком уж и далеком прошлом проводил ладонью по моим распущенным волосам. Перебирал тяжелые пряди, подносил их губам, вдыхая аромат яблочной свежести с капелькой душистого меда.