Лев поджимает нижнюю губу. И продолжает смотреть. С каким-то мрачным интересом. Вот бы забраться к нему в голову. Хотя зачем? У него своя жизнь, у меня своя.

— Уроки нужно делать обязательно. Читать, писать, считать. Вы мать и поэтому обязаны привить ей любовь к образованию, — холодно отчитывает Лёвушка, то наклоняя голову к плечу, то прищуриваясь.

Я мать!? Нормально! Что-то я не заметила, когда Анастасия у меня в животе проживала. И всё же, отчего он такой угрюмый? А как же улыбка и всегда отличное настроение? Куда делись лучезарное свечение и образ неунывающего миллионера? Похоже, я вытягиваю из него все силы, и на оскал энергии не остаётся.

— Я не могу понять, вы что, на меня из-за того поцелуйчика обиделись? Ну так не стоит, Лев Валерьянович, это моё личное, крайне субъективное мнение. Я уверена, всем остальным вашим дамочкам нравится.

Опасную игру я с ним затеяла.Он злится, но стоит совершенно неподвижно, освещённый лампой, похожий на массивную статую человека, вырезанную из глыбы мрамора. Красивый, сильный, большой и властный. Человек, привыкший получать всё и сразу. Тот, перед которым не устоит ни одна женщина.

— Ну что вы, Евочка, — вдруг расцветает Лёва, растягивая рот в улыбке. — Всё, что мы делаем здесь, — это игра ради моей матушки, и, конечно же, я не старался, чтобы вам понравилось. Такой цели не было.

Он приближается.

Мы снова одни в комнате, и меня почему-то очень волнует это обстоятельство. Я смущаюсь, как юная дева на первом свидании. Хотя он мне даже не нравится. Он козёл и совершенная тупица, но это не меняет того факта, что я как будто смущаюсь. Особенно сейчас, когда мои губы всё ещё помнят вкус его жёсткого мужского рта.

— А, ну конечно-конечно.

— Я лишь играл свою роль, а как известно, для актера важна внешняя видимость, картинка.

— Да-да, я понимаю, — киваю в подтверждение, — потому что если бы вы хотели, ну я имею в виду, если бы старались, то у вас вышло бы гораздо лучше. И вы покорили бы любую. У вас для этого есть все данные.

— Какие данные? — улыбается, но голос хриплый. Неужели волнуется? Ах ты ж, Лев Валерьяныч, самолюбие не терпится потешить за мой счёт? Ну что же, это мы можем. Лови, котокозлик, мои комплименты!

— Ну как какие данные? Вы хороший отец, наверняка отличный босс и, как мы видим, замечательный сын.

Он снова начинает ходить вокруг меня, склонив голову к плечу. Разглядывая.

Ну что за привычка дурацкая? Ну лев самый настоящий: дикий, несдержанный, загадочный, сильный. Пфу, блин, не туда меня понесло. Я ж не на фотоохоте в саванне, в самом деле. Только вот сердце бьётся как-то необычно трепетно. Будто полдня за ним бегала, чтоб сфотографировать, а теперь ещё полдня бегать буду, чтоб фото отдать. Мда, Ева, даже трепетность у тебя какая-то странная... к семейству кошачьих-козлячьих... Этак и до злой любви к одному представителю этих козлов недалеко. Чур меня, чур!

— Но целуюсь так себе, — и ещё одна улыбочка.

— Какое это имеет значение в нашей игре? — перехожу на тихий паникующий шепот.

И как загипнотизированная слежу за его плавными перемещениями, за его взглядом. И, когда он смотрит мне в глаза, я как будто радуюсь. Вот же дура набитая.

— Ужинать я не буду. Нужно уехать по делам. Вернусь поздно. Постарайтесь не довести мою мать до ухудшения самочувствия.

— По делам или по бабам? — вырывается само собой.

Лев идёт к двери и у порога оборачивается, ещё раз улыбнувшись. Ответ очевиден. И отчего-то мне неприятно.

***

Вечер без Валерьяновича проходит довольно спокойно. Мы с Оксаной и львиной матушкой почти не общаемся. А если и пересекаемся, то весьма миролюбиво обсуждаем отвлечённые темы. Еду, погоду, мировые цены на нефть. Из-за того, что Лёвушка прорекламировал меня, как активного общественного деятеля, мне приходится сочинять небылицы о том, как в университете я практически спасла приют для животных, предотвратив снос здания. А ещё с помощью собранных силами профсоюза денег смогла организовать восстановление здания общественного центра после пожара. Там местные бабушки и дедушки могут играть в шахматы и шашки, а ещё учиться танцевать вальс.