Мне не по себе от всего этого. Я вообще не знаю, что делать и как себя вести. В кафе всё просто: подал салат, протёр стол. А тут пляши перед какой-то старой девой, ещё и учись плавать баттерфляем в кратчайшие сроки.

Но в следующую минуту дверь в детскую распахивается, с грохотом впечатываясь в стену. Непроизвольно подскакиваю на ноги, и сердце моё уходит в пятки, потому что на пороге стоит огромный, злой, взъерошенный Лев. Ну Лев Ильин в смысле. Я замираю возле кровати. А он делает шаг и близко-близко нависает надо мной. В миллиметре от лица… И орёт прямо в губы, сбивая с ног своим негодованием. А куда делась улыбка до ушей?

— Что вы себе позволяете?! Куда повели мою дочь и какого чёрта приняли решение без меня? Надо было просто поставить её в угол, как просила Оксана.

— Просила?! Просила? — Вспыхивает внутри меня гнев. — Она визжала как припадочная!

И дальше мы замираем, разглядывая лица друг друга. Интересно, он со всеми ругается, глядя в лицо на максимальном приближении? А может, у него со зрением проблемы? Или это для меня спецопции: близорукость плюс усиление децибел? У меня от его криков давление поднимается, но самое интересное: когда он вот такой, по-звериному мужественный, большой, широкоплечий, злой и по-прежнему привлекательный, он дико бесит меня и волнует… Чисто по-женски. И губы эти чуть суховатые, и глаза раскосые, и крупный нос. Убила бы и… Поцеловала?! С ума сойти! Придурок же. Козёл и так далее. Хочется прокусить его нижнюю губу, а потом поцеловать, испив до дна, как сладкий фруктовый сироп в стакане.

Ненормальное что-то, безумное, абсолютно сумасшедшее. Столько эмоций, и горячие волны по всему телу.

Делаю шаг назад. Я ему не соседка Илона. И с ума по нему сходить не собираюсь. Это просто вся ситуация располагает, мы же мужа и жену изображаем.

Лев смотрит на меня исподлобья. А потом из коридора доносятся какие-то звуки. Приложив палец к губам и обогнув Льва, подхожу к двери и прислушиваюсь. Он подходит ко мне сзади и, приблизившись широкой грудью к спине непростительно близко, зависает сверху, в дверном проёме, и тоже слушает. От его соседства лопатки начинает покалывать.

— Дохлые мыши, мёртвые мыши с опоясывающим лишаем, — шепчу одними губами.

Не хочу на него реагировать. Отвратительный, мерзкий козликообразный тип. Мы как бременские музыканты зависаем друг над другом и подслушиваем.

В коридоре слышны голоса Оксаны и бабули.

— Мне кажется, они вообще не женаты. Странная какая-то парочка. Как будто чужие друг другу, — намекает Оксана, провожая бабушку в спальню.

— Ты, как всегда, подозрительна ко всем. Конечно же, они женаты.

Бабуля и её фаворитка приближаются. Дверь распахнута, через мгновение нас станет видно в проёме. Лев выпрямляется. Отходит. Разворачивает меня за плечи и, дернув на себя, прижимается ртом к моему рту. С силой целует.

— Кхе-кхе, — откашливается Оксана, — хоть бы дверь прикрыли.

— Что там такое?

— Целуются.

— Ну вот, я же говорила, — отвечает бабуля. — Всё у них замечательно.

Скрип размеренных шагов удаляется.

6. Глава 6

— Фу! — где-то вдалеке слышится Настин голос. — Что вы такое делаете?

Хлопок двери и гробовая тишина, от которой сердце уходит в пятки. Хотя, наверное, дело всё же не в двери и не в тишине. А в том, что мужские губы прижимаются к моим, и я — что самое ужасное — им позволяю. Я не могу сообразить, что делать. Бить его по лицу, отталкивая? Обнять покрепче? Потому как, несмотря на обоюдную неприязнь, то, что он делает, — приятно.

В животе мечутся скотские бабочки, в ногах слабость, и вдохнуть полной грудью не получается.