— Я думаю она не могла его просто оставить, — говорил я Захару, главе своей службы безопасности. — Она кому-то его отдала. Да, я уверен, что она не питала к ребёнку материнской любви, но сын это ключ к моим деньгам. Такой ключик она бы не выбросила. Думаю, она его спрятала. 

Захар кивал. Мы перерыли всех. Она не стала бы оставлять столь ценное вложение денег, как мой сын незнакомым людям. Значит это кто-то знакомый. Близкий, кому она доверяла. 

Ромашка, который просидел у нас две недели отъелся и даже приобрёл цветущий вид, оторванный от алкоголя и разгульного образа жизни. Не портили картину даже заживающие синяки. Он принёс мне главную информацию, о том что сын в России, но больше ничего. 

— Да вы же знаете её, — мрачно говорил он. — Закрытая. Приятелей куча, по настоящему не дружила ни с кем. И никто не знал, какая она на самом деле. 

Он был прав. Я тоже купился на её закрытость и молчаливость — именно такая жена нужна была, казалось. Спокойная, уравновешенная… а я просто не знал, что пряталось под её маской. 

Мы десятки раз перетряхнули всю её биографию. Сотни "друзей" и знакомых. Никто не знал Карину по настоящему и не видел в последние годы, а использовали мы все, от давления до детектора лжи. Поиски встали. 

Тогда я поехал к её родителям. Жили они в провинциальном городке, не так далеко. Знакомство с ними тоже сыграло свою роль при выборе жены. Мусульманская семья. Красивый опрятный домик. Цветущий сад за окнами. Пожилые супруги, которые стали бы идеальными бабушкой и дедушкой, я буквально видел, как по их саду бегает, заливаясь смехом, ребёнок. Только не срослось ничего. 

— Я больше двух лет её не видела, — покачала головой мать Карины. — Не могу помочь вам в её поисках. 

Они винили меня в пропаже дочери. Ещё бы, молодой олигарх сгнобил их деточку и наверняка издевался. Именно поэтому она и сбежала — спасала свою жизнь. 

Но воспитание и правила приличия делали свое дело. Меня встретили почти гостеприимно. Закипал на плите чайник, на столе покрытом белоснежной скатертью уже стоят приборы и многочисленные угощения. Визит сюда мне ничего не даст, с горечью понимаю я. 

— Резеда, — прошу я. — Кто знает вашу дочь лучше вас? Я не причиню ей зла. 

— Не знаю, — снова качает головой она. 

Её волосы закрыты платком. Но семья давно обрусевшая, как впрочем и моя, поэтому платок лишь дань традициям. Мать моей бывшей жены не глядя на меня разливает чай. И я вдруг решаюсь сказать то, что знают лишь еденицы. 

— Она родила. Сына. Чуть больше двух лет назад. Мне сказала, когда ребёнку уже три месяца было. Пряталась, шантажировала меня ребёнком, таскала его за собой по всему миру. А потом устала от него. Привезла в Россию и здесь оставила.  С кем? Мы проверили всех. А мальчик может быть в опасности, ему всего два года, чуть больше. 

Я кладу на белоснежную скатерть фотографию. Ту самую, единственную. На ней сыну два месяца, он смешной и серьезный одновременно. Резеда берет фотографию и руки её трясутся от волнения. Карина её единственная дочь. Других внуков может и не быть. Она долго смотрит на фото, затем закрывает глаза, шепчет что-то одними губами, возможно, молитву, и медленно поглаживает пальцами изображение ребёнка. 

— Ничего мне не сказала, - горько заключает она. — Никогда не говорила, а ведь идеальная дочка… 

Да, я тоже думал, что идеальная. Всем свойственно ошибаться. 

— Подумайте, — немного давлю я. 

— Она же молчит, — улыбается грустно Резеда. - Сама милая, а лишнего слова не вытянешь. Но знаете… сейчас я подумала. Она два года жила в общежитии, пока мы с мужем не смогли ей квартиру купить, пока училась. И на первом курсе она привезла на зимние каникулы сюда девочку. Та нам не понравилась. Развязная. Мы наших детей так не растим. Курила. Смеялась так, что стекла дрожали. Пила… Мы на людях отчитывать дочь не стали, но наедине сказали, чтобы больше не дружила. Дочь была послушной, и перестала. А потом ту девочку вовсе отчислили и история забылась.