Я спросила Андре:

– Почему ты не помог мне вразумить Филиппа? Вместо этого ты сразу согласился с ним. Хотя вдвоем мы бы точно его убедили.

– У человека должен быть собственный выбор. К тому же он никогда не мечтал о карьере преподавателя.

– Но ему было интересно работать над диссертацией…

– До определенного момента и совсем недолго. Я понимаю его.

– Ты всех понимаешь.

Раньше Андре был очень требователен по отношению к себе и другим. Сейчас он не изменил своих политических пристрастий, но в личной жизни много требует лишь от себя; он может бесконечно оправдываться, объяснять, принимая людей со всеми их недостатками. Порой это доходит до абсурда. Я продолжила:

– Как ты думаешь, заработать много денег – достойная цель в жизни?

– Сначала надо вспомнить, какие цели ставили мы. И были ли они достойными.

Интересно, он сказал то, что думает, или нарочно решил меня подразнить? Порой он так делает, считая, что я слишком упряма и принципиальна. Обычно я воспринимаю это спокойно и даже подыгрываю ему. Но в тот момент мне было не до шуток. Я повысила голос:

– Почему же мы так жили, если тебе известна другая жизнь?

– Потому что не могли иначе. И были убеждены в правильности своего выбора.

– Нет. Для меня познание, открытие нового было манией, страстью, даже неврозом, не имеющим никакой рациональной основы. Но мне никогда не приходило в голову считать себя примером для подражания.

В глубине души я думаю, что мы оба – пример для подражания, но обсуждать это не хотелось. Я просто сказала:

– Все люди разные, но сейчас мы говорим о Филиппе. Он хочет стать бизнесменом. Я не для этого воспитывала его.

Андре задумался:

– Он просто стесняется таких успешных родителей. Он думает, что все равно не сможет достичь наших высот. Вот он и решил попробовать себя в другой сфере.

– Филипп очень хорошо начинал.

– Ты помогала ему, он работал в твоей тени. Если честно, без тебя бы он не справился. И он достаточно умен, чтобы понимать это.

Наши взгляды на воспитание Филиппа всегда расходились. Возможно, Андре был разочарован тем, что сын предпочел литературу естественным наукам, а может быть, это было классическое соперничество отца и сына. Андре всегда недооценивал Филиппа, и из-за этого Филипп порой опускал руки.

– Знаю, – согласилась я. – Ты никогда ему не доверял. И если он сомневается в себе, то это только с твоей подачи.

– Возможно, – примирительно произнес Андре.

– В любом случае это Ирен во всем виновата. Она давит на него. Она хочет, чтобы муж зарабатывал деньги. И она очень рада, что Филипп съехал от меня.

– Ого! Не строй из себя злобную свекровь. Ирен достойна лучшего.

– При чем тут свекровь? Она много чего наговорила.

– Бывает. Но порой она очень умна. Она немного перенервничала, но глупой ее никак не назовешь. С другой стороны, если бы она думала только о деньгах, она бы нашла себе мужа побогаче.

– Она понимала, что Филипп тоже может разбогатеть.

– В любом случае она предпочла его какому-нибудь маленькому снобу.

– Я вижу, что она тебе нравится. Рада за вас.

– Я хочу, чтобы мой сын был счастлив. А он ее любит.

– Это правда, – согласилась я. – Но Ирен непредсказуема.

– Нужно узнать больше о ее семье.

– К сожалению, там все плохо.

Эти жирные, жадные до денег, надутые и чопорные буржуа кажутся мне еще более отвратительными, чем та легкомысленная светская обстановка, против которой я бунтовала в юности.

Мы немного помолчали. Неоновая вывеска за окном сменила цвет с красного на зеленый. Огромная стена вспыхнула огнями. Чудесная ночь. Самое время спуститься на террасу и пропустить бокальчик-другой в обществе Филиппа. Бесполезно было предлагать Андре прогуляться, он явно хотел спать. Я спросила: