– Тебе это не понравится. В тот вечер он не решился посвятить нас в свои планы, но теперь все-таки сказал. Тесть нашел ему работу. Устроил его в министерство культуры. Отличная должность для его возраста, – поделился Андре. – Но ты понимаешь, о чем я.

– Не может быть. Филипп!

Не может быть. Он разделял наши идеи. Он ходил по лезвию бритвы во время Алжирской войны – войны, опустошительной для нас, хотя теперь о ней мало кто вспомнит; его избивали на демонстрациях антиголлистов[11]; он голосовал с нами на последних выборах.

– Он говорит, что изменил свои взгляды. Он понял, что негативизм французских левых не принес результатов, что они обречены. Он хочет идти в ногу со временем. Хочет изменить мир. Действовать и строить светлое будущее.

– Ты говоришь словами Ирен.

– Но это слова Филиппа, – резко бросил Андре.

И вдруг я все поняла. И задохнулась от гнева.

– В чем дело? Он идет у нее на поводу? И бросил науку из-за нее? Надеюсь, ты дал ему понять, что он поступает крайне безрассудно?

– Я сказал, что не одобряю его решения.

– Но ты хотя бы пытался его переубедить?

– Разумеется. Я поспорил с ним.

– Он спорил! Тебе нужно было ему пригрозить, что мы прекратим с ним общаться! Но кого я обманываю? Ты слишком мягкотелый.

Вдруг на меня обрушились все мои страхи и тревоги, которые раньше были спрятаны где-то в подсознании. Почему он всегда любил только роскошных, одетых с иголочки снобок? Почему он выбрал Ирен и зачем им та пафосная свадьба в церкви? Он чувствовал себя в их кругу как рыба в воде. Я не хотела думать об этом, а когда Андре высказывал свое мнение, бросалась на защиту Филиппа. Теперь моя упрямая уверенность вылилась в горькую обиду. Я изменила свое отношение к Филиппу. Он просто выскочка. Вдобавок – интриган.

– Сейчас я с ним поговорю.

Я подошла к телефону. Андре остановил меня:

– Сначала успокойся. Скандал здесь не поможет.

– Но мне нужно сделать это сейчас.

– Прошу тебя, подожди.

– Отстань от меня.

Я набрала номер Филиппа.

– Отец только что сказал мне, что ты устроился на работу в министерство культуры. Поздравляю, Филипп.

– Мама, прошу тебя, – сказал он, – не надо так нервничать.

– А что мне, по-твоему, остается? Не радоваться же, что родной сын избегает меня, потому что стыдится рассказать всю правду о своей жизни.

– Я ничего не стыжусь. И имею право пересмотреть свои убеждения.

– Пересмотреть! Полгода назад ты был категорически против государственной культурной политики.

– Совершенно верно! И я попробую ее изменить.

– Ничего не выйдет! У тебя нет моего упорства. Ты будешь плясать под их дудку и сделаешь блестящую карьеру. Ты думаешь только о собственных амбициях.

Я еще что-то говорила, он кричал в трубку: «Хватит, перестань!», но я не умолкала. Он резко оборвал меня. В его голосе слышалась ненависть. Наконец он воскликнул в порыве гнева:

– Мы не так глупы, чтобы слушать упрямых стариков.

– Довольно! Чтобы ноги твоей не было в моем доме, пока я жива!

Я повесила трубку и села на диван. Пот лился градом, меня била мелкая дрожь, ноги подкашивались. Мы часто ссорились, но на этот раз ссора зашла слишком далеко – мы больше не увидимся. В гневе он был отвратителен, а его слова ранили меня до глубины сердца.

– Он оскорбил нас. Назвал упрямыми стариками. Сюда он больше не вернется. Ты тоже не должен видеться с ним.

– Ты перегнула палку. Тебе не стоило затевать этот разговор.

– Это еще почему? Он наплевал на наши чувства и предпочел карьеру родителям. Значит, нам не по пути.

– Он не хотел рвать отношения с нами. Я и сам этого не позволю. Ты не права.