— Так где все-таки этот портрет? — спросил Вадим, который все на свете бы отдал за то, чтоб Саша сообщил об его уничтожении. — Надеюсь, ты его сжёг?

— Сжёг? — повторил Саша, очень удивившись. — Не слишком ли много смертей для одной женщины?

— Смерть бывает только одна.

— Есть люди, обретшие бессмертие.

— Возможно. Но Лидия не из числа таких людей. Не думаешь же ты, что ее душа переселилась в твою картину? Рыбы съели ее труп, и дело с концом. И это справедливый исход для неё.

Вадим не успел выдохнуть, как Саша в бешенстве схватил его за грудки и потряс:

— Я бы на твоём месте закрыл рот и больше никогда не упоминал ее имени.

— Мы что, будем здесь драться? Чтобы нас увидели в окно и побежали разнимать? — Вадим почувствовал Сашино физическое превосходство над собой и поспешил осадить брата.

— Мне в самом деле неохота мараться об такую жалкую трусливую собаку, как ты. — Саша отпустил Вадима, больно оттолкнув от себя. — Но если ты ещё раз при мне посмеешь так говорить о ней...

— Я ничего особенного не сказал. Твоя любовь к этой женщине сродни одержимости. Это безумное помешательство. В тебя словно бес вселяется, стоит только упомянуть ее имя. Ты с катушек слетаешь, не боишься? И это точно не любовь. Это больная зависимость, подобное испытывают сектанты, поклоняясь условному золотому тельцу. Любовь к твоей Лидии испытывал Павел. Любовь к тебе испытывает твоя Вера. А вы с Лидией не умели любить.

— А для любви, значит, нужны какие-то особые умения? — Саша слушал брата с презрительной улыбкой. — Я-то думал, что любовь — дар свыше.

— Нужно хотя бы засунуть подальше свой эгоизм.

— Вадик, мне жутко тебя жаль, ты какой-то немощный, что ли...

— Я немощный??? — Вадим набрал в рот ответных оскорблений, но Саша не дал ему выплюнуть их.

— Да, ты, — отвечал он. — Как и моя Вера. И Павел, хоть Бог видит, что не хочется мне говорить о нем плохо. Но факты — штука упрямая. Он был недостоин Лидии, недостоин огня, горевшего в ее груди. Ее внутреннему огню был равен лишь пламень моей любви, истинной любви, которая сжигает, топит, сметает на своём пути все вокруг. Вот это и есть любовь, на которую способны избранные. Наша любовь выжгла нас дотла, даже прохладное море не смогло потушить наши тела и души. Только такой любовь и должна быть, иначе не стоит даже размениваться на жалкое подобие этого чувства. Вера и Павел в своей примитивности неспособны испытать чувств такой силы, они вынуждены ограничиться лишь отблесками любовного огня. Ты же неспособен вообще ни на что. Мне жаль тебя, Вадик. Ты ведь сам это осознаешь, да? Не живёшь в неведении, как Вера с Павлом, думая, что все нормально? Вот поэтому и жаль.

— Ты безумен! Тебе лечиться надо. — Вадим все же сплюнул свою жёлчь, правда, эти жалкие оскорбления были далеко не тем, что он хотел бы высказать. — И вот что я тебе скажу: если ты затеял со своей похожей на Лидию женой какую-то безумную страшную игру, не мне тебя останавливать, но знай — ничего хорошего из этого не выйдет, получится даже ещё хуже.

— Ты считаешь, что я забыл послушать твоего мнения? Когда я посчитаю нужным попросить твоего совета, я дам знать. А пока держи рот закрытым.

Да, Вадим немощен. Он неспособен даже до смерти избить брата.

Вадим молча удалился, даже не пытаясь поднять остатки своего достоинства.

Так тяжело нам говорить «прощай»,

До боли в лёгких и комка в груди.

Вернуться, сколько ты ни обещай,

Ты знаешь, все осталось позади.

Как горько, что мгновения прошли,

Как больно, что им не вернуться впредь.

Как жалко, что вы способ не нашли,