Резанула острая боль под рёбрами, и Вадим вздрогнул, вскрикнул и дёрнулся было вверх, а на выдохе безвольно осел.

У стены напротив в последний раз уныло блеснул тот самый одинокий осколок старого зеркала.

«Зеркала бьют… Зачем бьют зеркала? Зачем убивают?»

Сообрази Вадим с первых же секунд, что вновь попал в отражения, то был бы куда осторожнее. Но он разобрался в происходящем не сразу, а потому за невнимательность мог вот-вот поплатиться.

– Кто-то собирает осколки… – шёпотом выдохнули Вадиму в затылок.

У него голова распадалась на части, а тут ещё упрямо надоедали с непонятными стекляшками.

– Что такое осколки? – не понимал парень. – Может, скажет хоть кто-то?

И хотя неопределённость с загадочными осколками раздражала и сбивала с толку, а назойливая до тошноты пульсация у левого виска не давала сосредоточиться, пристально вглядевшись в полумрак впереди, Вадим обнаружил, что перед ним лестничный марш. Он отступил на шаг, пошарил руками в потёмках, но ни во что не упёрся.

– Что же произошло? – пробубнил Вадим. – И когда? Где я, и я ли это сейчас? Может, отражения снова путают. Или я просто сошёл с ума. Фрей рассказывал, что такое иногда случалось с теми, кто говорил с отражениями.

Когда глаза чуть привыкли к темноте, правда по-прежнему таращились в пустоту, Вадим постарался угадать вокруг себя знакомые образы – не угадывалось. И хотя выше на межэтажном пролёте мерещился слабый блик света, парень не спешил к нему. Подошвой кроссовка он осторожно нащупывал просторную ступеньку и только потом поднимался. Нудный хрип из-под ног выдавал его в непроглядном здесь, подвывал в такт шагам и тут же так странно поскуливал, будто побитый щенок. Но Вадим не отступал, и взбирался выше, шаря руками вокруг себя, пока не отыскались перила: гладкие и прохладные на ощупь. Ещё шаг и ещё. Вот уже и почти невидимая лестница осталась позади. Она замерла в темноте за спиной и скрипы её стихли, а юный сыщик обеспокоился, ведь впереди показался коридор, в конце которого из узкой щели в углу сочилось освещение.

Опасливо идти вперёд и руками нащупывать стены оказалось бессмысленной затеей – Вадим так и не выяснил, где они. Потому остаток пути он продвигался, крадучись переступая с ноги на ногу, как по натянутому канату, словно боялся оступиться и свалиться. Внезапно прямо на него из темноты вырвалась незапертая дверь, выкрашенная в белый цвет. Чуть пихнув её ногой, он вошёл в пустую комнату. Мутный свет, который проливался отсюда в коридор, оказался ложным. Оказалось, что это фонари с улицы нехотя делились им с дремлющими апартаментами, а они сквозили им во всевозможные отверстия.

Это было странное место – просторная аудитория с высоким потолком и тремя огромными окнами в деревянных рамах без занавесок, в левом дальнем углу которой жался массивный потрепанный шкаф из тёмного дерева.

– Похоже на обычный класс, только без парт и доски, – задумчиво протянул Вадим. И тут же воскликнул: – Ну конечно, и почему только сразу не догадался! Я же в своей школе, которую успешно окончил в этом году.

Пройдя ещё чуть вперёд, он добрался до одного из окон и, не дотрагиваясь до него, выглянул на улицу: знакомый двор и само здание снаружи. Всё верно, он на самом верхнем этаже школы, а освещение – подсветка со стен фасада. Вот только, где именно находился этот класс, он не понимал. Шагнув ближе, он легко упёрся ладонями в раму, а лбом в стекло, разглядывая соседние помещения. Когда же он чуть сильнее надавил, послышался хруст, а из-под его правой руки по прозрачной поверхности побежала широкая трещина, разделяя её на две неравные части. Снова и снова появлялись трещины, их становилось всё больше. Они оплетали паутиной и царапали стекло в хитроумный узор, мерзко шурша. Казалось, ещё немного, и рухнет оно с высоты и погребёт под собой незваного гостя. Но едва Вадим попятился, как рядом на соседнем окне и том, что самое крайнее, тоже раздался уже знакомый хруст, следом скрежет и звон.