– Он не допустит… – неустанно шептали рядом. – Он избавится от тебя… Жестоко…

Убежище оказалось ненадёжным, и, пошарив среди паутины, Вадим наткнулся в нём на крупный осколок стекла. Осторожно вытащив находку из допотопного тайника, он покрутил её по полу – зеркало, а внутри чернота.

– Слепое зеркало, вот что это такое, – потирая лоб, протянул он. – Незрячее оно, в грязных разводах, потёртое, поцарапанное. Но ведь блик был? Был, и не один.

– Береги в себе себя…

Последнее, что услышал парень перед тем, как незрячее зеркало внезапно заговорило – внутри него появилось отражение вовсе не Вадима, нет, – незнакомого молодого человека: тонкий прямой нос, изящные черты лица, глубокие карие глаза, чёрные гладко прилизанные волосы. Этот юноша, скрестив руки на груди, во весь рост стоял у стены и так надменно смотрел на Вадима из стеклянной бездны, что становилось не по себе. Внезапный рывок чужака вперёд, и наружу из осколка вырвалась его рука, вмиг впившаяся в шею неопытного сыщика.

– Отдай! – резанул голос из отражения, а стеклянные колкие пальцы так жёстко сдавили горло парня, что он захрипел. – Отдай!

В висках застучала паника, и Вадим рванул назад, но тут же ударился затылком о шкаф. Заметавшись в попытках отбросить стекляшку, спастись от удушения и снова просто вдохнуть, он вдруг лишился чувствительности рук: они без его на то согласия впились в края стекла и вдавили остриё в его же ладони, разрезав кожу. Вадим вскрикнул.

– Отдай! – наседало отражение, продолжая душить жертву. – Верни мне моё!

Мгновенно задохнувшись, Вадим задёргался в стороны, но высвободиться не получалось. Настоящее разрушалось, как и стекло, разбитое им вот только что. И хотя в окно порывами ветра заносило хлопья снега и воздух, пробраться туда слабеющему парню не было возможности. Осязаемое осыпалось перед его глазами чёрными точками, потом расплывалось мутными красками и тут же глохло от его хрипов.

– Отдай мне моё! – требовал тот, кто убивал заложника одной левой рукой. – Я сам заберу, детка! Да, я заберу сейчас!

Спастись, Вадиму нужно было спастись. И он бился за жизнь, но слишком быстро угасал. А минуту спустя он и вовсе затих, и голова его завалилась на бок. Но щетинистые руки не пощадили, а поползли выше по его расцарапанной шее к лицу, через подбородок к губам, чтобы закрыть ему глаза. И когда он завозился спиной по растрескавшемуся зеркалу, по-прежнему стоя у старого шкафа, то сквозь собственный страшный сип до него донёсся крик Алисы:

– Вадим, Вадим, ты слышишь меня? Ты меня слышишь…

«Ты. Меня. Слышишь? Слышу, только, ответить не могу, и не смогу уже никогда. Где ты, Алиса, откуда твой голос, как тебя увидеть? Ты, Алиса, меня услышь».

– Дыши, пожалуйста, дыши, – не отпускала его девушка. – Хочешь, кричи на меня…

«Хочу кричать, хочу, не могу. Почему не могу, не понимаю? Почему?»

– Сколько хочешь, кричи после. Дыши только…

Но вот голос Алисы пропал, а Вадиму только сильнее принялись драть на лице, царапать глаза, разжимать зубы и раскрывать рот. Его же в ответ подёргивало от каждого такого касания. Ну а после того, как его закоченевших губ внезапно коснулись незнакомые губы, им овладела агония. Померещилось, будто голову его потянули назад и выгнули шею чуть вверх. И губы, незнакомые губы всё не успокаивались, прижимались сильно и пылко. И тут вдруг вернулось оно, такое желанное и глубокое дыхание. Ещё под рёбрами невыносимо ломило. И ему бы остановить это мучение, но кто-то управлял им, решал за него, как вдыхать и когда выдыхать, прессуя грудь тяжестью. Последовал ещё один чужой вдох. Потом его ударили под дых, и парень задохнулся.