— А смысл? Наверняка у него жизнь не сложилась. Надо прощаться людей, ведь иногда они удивляют, — прикрываю глаза.

Ее голос кажется знакомым. Из-за того, что я слышу его каждый четверг по ночам в наушниках. Здесь нет никакой романтики, просто Солнышко гибкая и понимающая. И она ничего не ждет в ответ.

Такая… добрая, что ли? Девочка, прощающая обидчиков, которые травят ее всю жизнь. Ни на кого не держит зла и всегда находит слова утешения.

Кто ты? Святая или блаженная?

Благодаря таким людям мир до сих пор не разрушен.

—…И я подкинула ему подарок!

— Бомбу замедленного действия? Солнышко, ты жестока.

Хохочу и слышу грохот, затем рычание:

— Песня заканчивается. Вставай! И завяжи, наконец, длинный язык или найди ему хорошее применение.

— Какая ты пошлая… Раз так ставишь вопрос…

— Никита!

***

Машина гонит по проспекту, а из динамика доносится унылая музыка: не то Моцарт, не то Шопен.

Вкус у Ромы отвратительный, нафталином попахивает.

Бла-бла-бла, классика.

Бла-бла-бла, Никита, приобщайся к прекрасному.

— Ты мог предупредить. Представляешь, как я волновался? Позвонил Грише, разбудил Илью, а ему сегодня на смену…

Не отрывая взгляда от дороги, Рома все также читает нотацию, и его единственный слушателем остается Аня.

На втором круге рассказов о моем непомерном эгоизме я устраиваюсь на заднем сидении: ноги просовываю в открытое окно, под голову кладу пакет с какими-то шмотками. Рома смотрит в зеркало заднего вида и заводится, как трактор «Беларусь».

— Вытащи ноги из окна!

— Ага, — лениво отзываюсь и отвечаю на кучу нервных сообщений Тимура.

Тим: Маша пропала. Не можем ее найти.

Откинулась или бьется в ломке. Зачем ее искать? Приползет или нет. Если дойдет до ближайшей станции «Смерть» без пробок и приключений.

— Никита!

— Слушаю тебя, дорогой, — продолжаю игнорировать вопли Ромы.

Клонит в сон, тянет к таблеткам и хотя бы пять часов провала в памяти без привычных кошмаров. Не хочу ничего решать, потому что сегодня я безответственная скотина. Я всегда такой и не вижу поводов меняться.

Перед уходом Солнышко попросила быть добрее. Я так и поступаю — занимаюсь общественно полезным делом.

Никому не приношу вреда.

— Никита!

В нашу «милую» беседу вмешивается Аня. Она приподнимается, затем шепчет Роме на ухо какое-то заклинание. Ее прикосновения — магия. Он затихает, нервно дергает головой, после чего шипит:

— Ладно, поговори с ним сама. Меня он не слушает!

Я никого не слушаю. У меня такое кредо.

— Никит, — мягко зовет Аня, и я поднимаю голову. — Пожалуйста, убери ноги и сядь нормально. Это очень опасно.

На секунду наши взгляды сталкиваются в безмолвной борьбе. Серо-голубой взор вновь относит меня к воспоминаниям.

Аня очень похожа на мою мать. Каждый ее жест, вздох, слово напоминают о ней. Те же русые, почти серебристые волосы, форма губ и прирожденная хрупкость. Она тоненькая, можно переломить пополам.

Когда мы встретились на какой-то пьяной вечеринке, мне захотелось свернуть ей шею. Под ударной дозой алкоголя и барбитуратов я представлял, как сожму пальцы и услышу хруст позвонков. Или окуну ее головой в воду, пока не захлебнется.

Но это визуальный обман.

Ни голосом, ни манерами, ни характером они не похожи, потому что Аня задиристая и вспыльчивая. Хотя сейчас она ведет себя воспитанно. Больше соответствует статусу девушки взрослого мужчины. Их отношения с Ромой идеальны: она делает его счастливым, а он вновь учится любить.

Всех вокруг, в том числе меня.

— При условии, что это нытье закончится, — киваю на возмущенного Рому, затем сажусь нормально и достаю сигареты.