Ощутив такой же внезапный, как и наплыв, отлив ужаса, я останавливаюсь.

― Ты не шутишь? ― я закатываю рукав водолазки и протягиваю ей свою руку, чтобы Вероника хорошенечко ущипнула меня, и шикаю, когда она больно оттягивает ногтями кожу. ― Невеста настолько щедра? ― отчего-то перехожу на шепот, как будто если продолжу говорить в полный голос, то упомянутая мною девушка неведомым образом услышит и изменит свое решение.

― Дарья могла бы оказаться клиенткой мечты, обратись она к нам за месяц заранее, ― подмечает напарница, кивая с довольным лицом. ― Неделя бессонных ночей и сплошной нервотрепки не убьет нас, верно? Мы с тобой девчонки не из робкого десятка, прорвемся, ― подмигивает Ника.

Не знаю, благодарить ли человека, посоветовавшего Дарье «Сладкие булочки», или предостеречь его не попадаться мне на глаза, ведь до обозначенного дня заказа я буду жить на работе и совсем не видеть близких.

ПАВЕЛ

Моя любимая девочка нежно мурлычет на ухо, постепенно и мягко выводя меня из лабиринта сна. Срабатывает четче и значительно тише будильника. Я вожу руками по кровати и не могу ее нащупать. Где же ты, любимка?

Словно прочитав мои мысли, Бон-Бон бодается о мою голову и властно кряхтит протяжное «мя-я-у». Толстушка приваливается бочком к моей шее, выпускает коготки и царапает кожу.

― Щекотно, ― с сиплым стоном я разлепляю глаза.

Первое, что вижу, надменную усатую моську. Разлеглась, маленькая пухленькая царевна. Мурлычет громче трактора и ластится ближе, чуть ли не на лицо мне готова залезть. Будучи котенком Боня так и делала ― засыпали мы рядышком, а просыпался я от нехватки воздуха, потому что она сворачивалась в клубок, затыкая мне все лицевые отверстия. Дышать через уши я, к сожалению, не научился, поэтому к негодованию маркизы отучил ее от любимой привычки использовать мою физиономию в качестве подушки.

Единственная мадам, греющая мою постель на протяжении нескольких лет, смотрит пытливо в мои сонные глаза своими высокомерными светло-желтыми. Я тянусь к ней, чтобы чмокнуть в носик, и получаю по своей наглой роже лапкой. Драться Боня любит. Сама лезет, но к себе притронуться не позволяет, и ревностно относится к подружкам, которых я периодически вожу домой.

― Мяу, ― вновь слышу я требовательный голос рыжей красавицы. Лежит тут, качает свои кошачьи права.

Знаю, знаю. Я ее кожаный раб во веки веков.

― Понял, ― вздыхая, взъерошиваю свои волосы. ― Пошли на кухню.

Я предусмотрительно выезжаю из дома пораньше, посмотрев в режиме реального времени дорожные пробки. Прогнозируемо встреваю на магистрали и пробую подремать, но лишь раздражаюсь, слушая бесконечный саундтрек московского утра ― гул автомобильных клаксонов, тянущийся из ниоткуда в никуда.

Перевожу скучающий взгляд на соседнее кресло, где со вчерашнего вечера лежит женская сумочка. Ее владелица бегает быстрее знаменитого ямайского легкоатлета. По крайней мере, вчера мне так показалось, когда я наблюдал из окна за мчащейся к такси Владой. Болид в юбке, блин. И с чего вдруг дернулась?

Все женщины чудачки, а Влада ― их предводительница.

Подружка отца была в недоумении, а я вызвался вернуть сумку ее горе-дочке. Улыбка напрашивается на лицо, когда я предвкушаю острую реакцию строптивой лапочки. Наверное, я на это рассчитываю ― что Влада покажет вновь свои прелестные коготки и цапнет меня.

Я не умею жить спокойно. Пресные будни травят меня так же, как святая вода нечистую силу. Сколько я себя помню, то постоянно влипал в истории. К огромному несчастью, некоторые стерты из хранилища воспоминаний. Безвозвратно, или нет, никто сказать не может.