Я пытаюсь кричать, изо всех сил, но не могу. Ни одной буквы, ни одного звука, ни одного вздоха.

– Ты будешь платить за грехи своих предков, Диана.

– Нет… – дрожу я своими частями: и сердцем, и кишками, и желудком, и мозгами. – Нет… Нет! Я ничего не сделала!

– Ты – одна их них.

– Нет… – Я лишь пытаюсь вырвать себя из сна, собраться воедино, но не выходит. Никак. Всё лежу кусками, которые расползаются в стороны всё дальше и дальше.

– Сын убийцы несёт в себе идеи отца, внучка деда помнит деяния его рук. Ты от этого не избавишься.

Плоский пол искажается, мои руки и ноги начинают укатываться, а мои чувства – разлетаться дальше. Вспоротые лёгкие не перекачивают воздух, но я живу… Слышу, понимаю и медленно горю ненавистью в приступе низвергающего к земле страха. И не собираюсь ничего оставлять…

Меня ловят огромные руки, собирают все кусочки и давят в своих ладонях, пережимая меня как мусор.

Я верещу что есть мочи, но в этот раз в реальности. Руки и ноги при мне, голова на месте, сердце внутри, лёгкие целы, кишки тоже. Я подпрыгиваю с дивана, включаю ночник и осматриваю себя, шарахаясь собственной истеричной тени, которая повторяет мои взвинченные движения. Никаких шрамов, никаких отрезанных кусков – я целая, я вся тут, никакого шахматного пола, никаких огромных рук, никакого голоса.

Я толкаю дверь и закрываюсь в ванной, где свет сжигает мои глаза. Я громко дышу через рот, прижимаясь к ручке, будто её кто-то может начать дёргать с другой стороны. Та огромная рука, тот голос, который говорил, что я несу ответственность за грехи других людей… Что за бред? Что за?..

Я вся сжимаюсь и присаживаюсь на колени, дрожа теми органами, которыми пару секунд ощущала наружность. Ощущала. По-настоящему. Никакой это не паралич и не галлюцинации. Это всё по-настоящему…

Дверь резко открывается и передо мной стоит Стёпа, а я от неожиданности вскрикиваю и прикрываю рот рукой.

– Истеричка! – говорит он мне.

– Да иди ты! – Он даже не представляет, что я пережила.

– Достала уже, иди спать! Хватит орать!

– Да ты сам орёшь! Родителей разбудишь!

Он хватает меня за руку и тянет на себя, но куда ему, младше на пять лет, почти взрослую кобылу не утащит.

– Отстань, – я толкаю его, – без тебя всё знаю.

Я ухожу на кухню, но за мной он не идёт.

Открываю ящики и ищу папины таблетки. И нахожу. Заметит? Или нет? Одна таблетка из блистера… Ладно, попробую. Оглядываюсь, но Стёпы нет. Давлю и быстро глотаю без воды. Везде выключаю свет и возвращаюсь в комнату. Застываю на пороге. Дверь лишь прикрываю, ночник оставляю, сама ложусь к нему лицом. Укутываюсь в одеяло и держу глаза открытыми, пока не приходит сонливость – рубящая одним ударом молотка.

Больше никакого голоса, никаких шахмат и меня, разрезанной на кусочки. Таблетки – это моё спасение.

Стёпа в ванной больше не возникает, только плечом толкает, когда смывает свою кровавую пену, мама просит задержаться после завтрака. Я думаю, что она хочет спросить про таблетки. Наверное, заметила… Всё-таки папе их по рецепту выписывают…

– Диана, вы чего со Стёпой?

– А чего мы? – Я чувствую облегчение.

– Ночью сегодня кричали. Я встать не успела. Пришла, а вы уже по комнатам разбрелись.

– Да как обычно… мы же брат с сестрой, а это по факту – вечное мочилово, – шучу я с улыбкой, но мама не верит. Улыбку гасим. – Ну просто… в последнее время у нас как-то не очень, вот и всё.

– Не хочешь с ним поговорить?

– А чё с ним говорить? – трепещу я. – Блин, да он нифига не слушает, постоянно толкается и выкатывает мне претензии. Я типа старшая и должна? Ну типа… ну не хочу. Он не хочет, и я не хочу.