Ей пришлось долго грести, прежде чем вдалеке замаячило тёмное пятнышко, обернувшееся ивовой заводью. Тонкие ветки гнулись, опускаясь к самой воде, будто девы омывали свои длинные волосы.

Там, в самой тени у берега, она чуть поднялась из воды, для начала лишь кончиком пальца, чтобы проверить догадку, а после вынырнув по самые плечи.

В тени ей ничего не грозило. Она выбралась на краешек изумрудной мшистой подушки, скрутила свои длинные волосы, отжимая излишнюю воду, и только теперь заметила, как изменилась.

Её кожа потеряла свой цвет, став тленно-зелёной, натянулась на хрупких костях, будто все мышцы истаяли. Золотистые локоны поседели, запутались прибрежной тиной, а ногти отросли до того, что стали казаться когтями. Растерянно выпустив из рук волосы, она случайно коснулась собственной шеи и вздрогнула.

С обеих сторон от горла расходились порезы, ровные вскрытые раны, при том не саднящие, безболезненные. Откуда им было взяться, она не понимала, прикосновение не вызывало страданий, но казалось, будто они все разом чуть раскрываются и сжимаются вновь.

Она могла бы похолодеть от ужаса осознания, кем она стала, но уже была холодна как вода. Необычайная тишина внутри подтвердила – её сердце не билось.

И тут она впервые ощутила голод. Не человеческий, не простой обыденный голод, который утолил бы кусок хлеба и глоток молока, нет. Жуткий, звериный, требующий плоти и крови, горячей, живой и солёной.

Её нюх донельзя обострился, распознавая все оттенки воды и травы, ивовой коры и стеблей камыша, тончайшей паутины меж веток, радужных крыльев гудящей над водой стрекозы. И крови, струящейся в чьих-то упругих венах.

Она чуяла запах, не различая пока, кто бы это мог быть, зверь или человек, привстала было, собираясь пойти и проверить. И не смогла.

Река тянула её обратно, не отпуская. Требовала вернуться, выворачивая руки, сводя колени, складывая её в три погибели. Она поняла теперь, кем обратилась.

Русалкой.

Шло время. Долгий день она пережидала в тени плакучих ив, ставших ей новым домом. Ловила нерасторопных лягушек, но не могла ими одними насытиться. В ночи она позволяла себе покинуть невольный приют и прогуляться вдоль берега, не отходя от кромки воды. Там ей иногда встречались более крупные звери, приходившие на водопой, и тотчас же жертвующие ей свою жизнь. Утолить её голод было непросто.

Но однажды ей повезло встретить то, чего она так отчаянно жаждала.

Ближе к полуночи незадачливые подростки, едва повзрослевший юнец и румяная девица, выбрались на берег реки, не обнаружив лучшего места для любовных утех. Кровь бурлила, наполняя их жаром, и тем сильнее голод гнал к ним русалку.

Но с двумя она бы не справилась. Одержимая жаждой, она ещё до конца не понимала, как одолеть человека, никакой живности крупнее енота ей ещё не попадалось.

Тут помогли останки её человеческой памяти. Мужчины слабы. Мужчину сманить не стоит труда.

Она скинула истрёпанную сорочку и соскользнула в тёмные волны. Незамеченной подплыла к юнцам, увлечённым друг другом, и медленно, будто речная царица поднялась из воды, обведённая лунным светом.

Любовники отпрянули друг от друга как пугливые зайцы. Девица ахнула, завидев блестящие слюдяные глаза русалки, тотчас же вскочила и бросилась прочь, позабыв об утерянных в любовном порыве туфлях. Юноша застыл, зачарованный русалочьей наготой.

В темноте цвет её кожи казался совершенно обычным, спутанные волосы влажными плетьми змеились по телу, капли воды стекали вниз, притягивая мальчишечий взгляд.

Он шагнул ей навстречу, протянул руки и заступил за границу воды.