Это слишком, кажется. Совершенно лишнее, учитывая наш договорной брак и грядущий развод после. Нужно обязательно поговорить с Тодд’сом и убедить его рассказать правду матери – как бы она не опекала его, она не заслуживает такой обман.

Решив про себя, что сразу после торжества я скажу декану все, что по этому поводу думаю, со скрипящим сердцем я старательно натягиваю на лицо вялую улыбку – и кладу свою ладонь поверх руки свекрови.

- Мне кажется, достаточно. Пойдемте в зал.

Она кивает, и я со вздохом поднимаюсь со стула, направляясь в украшенное помещение. Когда Майрина говорила про цветы и белые скатерти, мне казалось, что зал будет выглядеть пошло – но на самом деле каждая мелочь была подобрана со вкусом, и любой штрих оказался продуман и сделан приятно глазу. Пока здесь еще суетились помощницы, раскладывая столовые приборы и до миллиметра выверяя каждую салфетку, я ныряю в небольшой коридорчик между кухней и украшенным помещением.

Здесь как раз есть небольшой диванчик, где можно отсидеться до прибытия гостей. И набраться духу, так как…

- Дорогая племянница.

Я замираю, сжимая кулаки, до боли впиваясь ногтями в ладони. Дядя Розман, собственной персоной вышагивающий из-за угла, держащий чуть повыше локтя мою маму – и мне стоит большого труда, чтобы убрать с лица страх, и спокойно стоять неподвижно.

- Дядя, мам. Вы рано.

Мужчина подходит, слегка дергая женщину, чтоб та тоже шагала, и у меня сжимается сердце от этой сцены. На самом деле, за все время я видела и похуже – намного хуже, если уж откровенно. Но все равно никак не могла привыкнуть, как этот скользкий сукин сын обращается с некогда не замечавшей его женщиной – так, будто это всего лишь кукла в теле человека.

- Да, решили приехать заранее, - скалится в улыбке дядюшка Розман, и вновь зачем-то одергивает замечтавшуюся маму, - решили подольше побыть с нашей девочку, верно?

- Да, - кивает мама, что делает почти всегда, когда дядя задает ей вопрос.

- Ты рада видеть дочь, Лесия? – усмехается дядя, при этом наблюдая за моим лицом, которое уж точно в этот момент медленно теряет краски.

Я смотрю в некогда красивое лицо, что за последние годы просто утратило всякий нормальный вид. Искусанные от вечного нервного состояния губы, темно-коричневые круги на фоне сероватой бледности лица, и потухший, совершенно неживой взгляд – вот то, что осталось от идеала красоты моего детства и юности, который я ежечасно видела перед собой.

И я знаю, кто виной всему этому. И что когда-нибудь я смогу отомстить за каждую морщинку моей мамочки…

- Да, - снова кивает мама, и картинно зевает, боязливо оглядываясь вокруг, - а где можно поспать?

- Спать дома, Лесси, - зло бросает дядя, и одной рукой грубо сажает ее на диван, возле которого я застыла сама, - так что, племяшка? Успокоилась, наконец, и нашла себе хорошую партию?

Как же я тебя ненавижу.

Любой вопрос, черты лица, эмоции – все до последней капли мне хотелось уничтожить, впиться ногтями и самолично выдавить этот насмешливый взгляд, что без всякого стыда уперся в меня. Он с каким-то сальным выражением скользит по талии, туго затянутой в платье – и я едва сдерживаю рвоту от осознания его гадких мыслей.

Мне снова приходится напомнить себе, ради чего я тут. И что только ожиданием и хитростью смогу уничтожить человека, сломавшего мне жизнь.

А значит, сейчас в очередной раз стоит прогнуться и вклюяить режим дуры.

- Да, дядя Розман, - киваю я, и складываю руки перед собой, сцепляя пальцы в замок, - профессор Тодд’с прекрасный человек.

Дядя аж хмыкает на мой ответ, придвигаясь ближе, и цепкими пальцами хватая мой подбородок. Сжимает сильно, заставляя мои губы искривиться – и вот теперь улыбается так гадливо, что мне хочется прыснуть ядом в это лицо.