Разулся, повесил так и не понадобившийся дождевик, постоял с сомнением пару секунд, поглядывая на кажущийся посторонним в этом интерьере холодильник – наследие недолгой супружеской жизни, но заходить на кухню не стал, миновал разложенный диван с неубранной постелью и упал в любимое кресло перед компьютером.

Стеклянный стол с парой мониторов и дорогущей клавиатурой на нем, как и недешевое кресло, были еще одним оазисом, наряду с холодильником, промелькнувшей жизни, занесенным в одряхлевшие хоромы, полные мебели советских времен, пыли и запахов старой бумаги.

Я – программист. Но не тот новомодный бородач в клетчатой рубахе, привычно врущий про новые сроки релиза долгожданной игрушки, а программист микроконтроллеров – вездесущих крохотных компьютеров, скрывающихся за оболочками почти всех современных бытовых приборов – от кофемолки до посудомойки. Если на вашей овощерезке больше трех кнопок, гордитесь: вы – владелец полноценного компьютера, и – будем знакомы – я один из тех, кто наполняет жизнью куцые мозги вашей гордости.

Слава богу, болезнь, если это она, никак не повлияла на спрос на мои услуги. Я потерял семью, пусть и неполноценную – детей у нас не было, но и не остался доживать обещанную врачами инвалидность, влача одинокое существование забытого всеми психа. Родители погибли в жуткой аварии довольно давно, и я еще до брака обвыкся и почти не скучал по ворчливому сарказму отца и едва сдерживаемой к единственному чаду любви мамы. Бабушка пережила их на восемь лет и успела спеть на моей свадьбе. После чего я остался единственным наследником двух крохотных хрущевок, одну из которых, родительскую, продал, использовав деньги как первый взнос в ипотеку. Этой квартире повезло – слишком маленькая и неудобная, денег за нее давали так мало, что не хватило бы даже на тот стартовый взнос, а сдавать в аренду не видел смысла – хорошо зарабатывал, да и жалко было пускать в свое детство посторонних. Как чувствовал!

Загудел телефон. О! Васька! Старый друг и, наверное, единственный, кто не отвергал с ходу мои рассказы о призраках, хотя и старательно избегал этой темы в разговорах.

– Здорово, Василий!

Тот звонил по видео, поэтому я видел деревья за его спиной и краешек знакомого всей стране здания – Васька работал в МГУ лаборантом. До денег он был совершенно не жадный, а учитывая, что происходил из очень небедной семьи, мог себе это позволить. Чем его привлекало ежедневное мытье пробирок, я не понимал, но, в свою очередь, никогда не спрашивал об этом.

– Здоров, Стёп! Слушай, я кратенько.

– Давай кратенько, чего уж.

Васька хмыкнул:

– Помнишь, ты говорил, что смотрел ролики Сосновского?

– У меня с памятью порядок, Вась. Помню, конечно.

Сосновский был университетским профессором, доктором наук и, среди прочего, читал лекции для публики по физиологии нервной ткани, головного мозга и иммунитета. Ролики с этими лекциями были довольно популярны, несмотря на обилие научной лексики и сложность самой темы. Я, по очевидной причине, сделался весьма дотошным его слушателем, хотя и сугубо заочно. Ваське как-то пожаловался, что не с кем даже обсудить свои проблемы – врачи тупо следуют протоколам, и, во всяком случае, мой персональный эскулап на отвлеченные темы общаться не желает. «Вот бы поговорить с кем-нибудь вроде Сосновского», – мечтательно заявил я другу при очередном разговоре, и, как оказалось, он мои слова не забыл.

– Стёп, я правда тороплюсь. Коротко: приходил к нам в лабораторию этот профессор, я ему возьми да и расскажи про тебя. Он, ясен пень, в отказ – я, мол, не врач, и все такое! Ну я и говорю: «Владимир Александрович, как вы думаете, я адекватный человек? Вы что, решили, что Степану врачей мало? Поверьте, он вменяемый товарищ, мой друг, ему просто поговорить на эту тему не с кем. Вы же знаете, я генетик, а не физиолог. Сделайте мне подарок, пообщайтесь полчасика. Никаких обязательств! А я вам стенд на неделю раньше соберу».