– Вот теперь пробуйте.
Нури ибн Кабоб не стал спорить и опять сбивчиво произнес фразу. Поверхность зеркала осветилась, в ней появились два прекрасных женских глаза с восточным разрезом.
– Что вам угодно знать, о добрый человек? – спросило зеркало, хлопая ресницами.
– Ага! – радостно подпрыгнул эмир. – Хорошо мы тебя не казнили, нечестивый оборванец. Но мы ничего не забыли, так и знай!
– Рад за вас, – проворчал Синдбад, но эмир не услышал – он уже полностью переключился на новую игрушку.
– Так, нам угодно… А что нам, собственно, угодно?
Синдбад с Сорви-головой одновременно пожали плечами. Эмир же озадаченно поскреб макушку.
– Покажи нам, э-э… нашу дочь!
Глаза исчезли, а вместо них появился нежный изгиб девичьего стана, белая кожа, черные, ниспадающие на спину длинные влажные волосы. Девушка, оказавшаяся одной из прислужниц Амаль, повернула лицо, словно почувствовала, что за ней наблюдают. Рядом в тумане прятались еще две фигуры. А помещение… Эмир, растерявшийся от неожиданности и выпитого, не сразу сообразил, что это, собственно, за помещение такое, где водятся нагие гурии. А когда до него дошло – баня! – он быстро зажмурился, на всякий случай прикрыл глаза ладонью и поспешно прижал зеркало к груди.
– Не надо гурий! – испуганно воскликнул он. – То есть дочери! Ничего не надо.
Сердце несчастного эмира колотилось, готовое вот-вот выскочить из груди.
– Что случилось, сиятельный Нури? – уточнил Сорви-голова, пытаясь попасть пиалой в губы.
Эмир посмотрел на него невидящим взглядом, схватил пиалу и разом опорожнил ее. Немного полегчало.
– Ох, какая опасная вещь. Очень опасная! И ей надлежит пользоваться крайне осторожно.
Боясь заглянуть в зеркало, Нури ибн Кабоб сунул его обратно в ларец, гулко захлопнул крышку и закрыл на ключ от греха подальше. Ключ эмир спрятал в глубокий карман халата.
– Эй, бродяга! Налей еще вина.
– Сами вы… – огрызнулся Синдбад, но послушно поднял кувшин и вылил остатки вина в эмирскую пиалу. – Кончилось, – с сожалением произнес он, зачем-то заглянув в кувшин.
– Как… кончилось? – не поверил Нури ибн Кабоб. – Ничего не кончилось. Эй, слуга! Два, нет, три кувшина, и живо, шайтан тебя раздери!
Глава 6. Вино – это зло!
– О, моя бедная голова! – застонал Синдбад, с трудом разлепив отекшие веки.
Первое, что бросилось ему в глаза – небольшие оконца на серой, отделанной деревянными досками стене. В оконца врывались солнечные лучи, текли золотистым ручьем в пыльном воздухе и весело скакали по лицу Синдбада. Вернее, даже не скакали, а как бы мазали. Лизнет эдак и сместится, и опять, и еще раз. Странное поведение луча немного раздражало. И еще все время кто-то раскачивал жесткую кровать из стороны в сторону. Очень жесткую, словно Синдбад лежал на голых досках, застеленных… неизвестно, чем, в общем. Простыня больше напоминала грязную старую дерюгу. Странно, что такие кровати и простыни имеются в эмирском дворце. Может, слуги на таких спят?
– Эй вы, прекратите раскачивать кровать, – зло бросил Синдбад и окончательно проснулся от собственного, хриплого с похмелья голоса. С трудом усадив непослушное, словно отлитое из свинца, тело, Синдбад протер глаза и окинул помещение мутным взглядом.
Комната небольшая, сплошь отделанная деревом. Простенькая широкая дверь с медной потускневшей ручкой. Ничем не застеленный стол почему-то прикручен к полу – довольно странно и необычно. Возле стола – два стула. Кровать расположена у стены, напротив двери. В изголовье, справа, – невысокая тумбочка. На тумбочке стоит широкогорлый кувшин и глиняная кружка, простенькая, грубой работы. Синдбад нахмурил лоб: комната ни отделкой, ни обстановкой никак не походила на дворцовые покои, а посуда – на ту, из которой ели и пили вчера. К тому же, как оказалось, раскачивалась не сама кровать, а вся комната. Мерно так – вверх, вниз, вверх, вниз, и еще из стороны в сторону, что сильно настораживало Синдбада. Он взял кувшин, принюхался и поднес горлышко ко рту. Теплая безвкусная вода полилась в рот. Но Синдбад с наслаждением вылакал полкувшина, утер рот тыльной стороной ладони и вернул кувшин на место. Голова немного прояснилась.