А товарищу Сталину всё нипочём. С нарушителями разобрались, теперь к другим вопросам пора перейти.

– А что это у вас, товарищ, форма такая странная? – ткнул он курительной трубкой в грудь Гогоберидзе.

– Ва-а … Э-э … – замычал бедный инспектор.

То есть он хотел сказать, что у него-то как раз форма очень даже обычная, это на товарище Сталине френч такой, каких уже давно не носят, но тут он вспомнил о расстрелянном только что мотоциклисте и о том, что патронов в револьверах у бериевских абреков ещё видимо-невидимо, и по этой прискорбной причине затруднился с ответом.

– Птахин! – резко произнёс Берия.

И полковник Птахин, деморализованный картиной только что учинённого у него на глазах расстрела и потому уже не знающий, как ему следует поступать, осторожно ответил за своего так некстати онемевшего подчинённого:

– Новый образец, товарищ Сталин! Проходит испытания в полевых условиях!

Товарищ Сталин внимательно всмотрелся. Под этим взглядом за неполную минуту бедный Гогоберидзе похудел сразу на четыре килограмма.

– Почему я ничего не знал? – спросил после паузы товарищ Сталин.

– Вопрос в стадии проработки, – быстро ответил Берия. – Не хотели оказаться неподготовленными.

– А мне нравится, – определился, наконец, Сталин. – Вам как, товарищи?

Все согласно закивали: да, мол, давно пора, всё-таки хотя с вредителями худо-бедно покончили, а всё же органам по-прежнему необходимы забота и внимание, враг-то не дремлет, да и империалистическое окружение опять же – и тут уж новая форма будет очень кстати.

– Давайте вынесем этот вопрос на ближайшее заседание Политбюро, – предложил товарищ Сталин.

И снова все согласно закивали.

– Как ваша фамилия, товарищ? – вдруг спросил Сталин.

– Га … Га … Га …

– Гогоберидзе, товарищ Сталин! – сообщил Птахин.

– Грузин?

– Так точно! – обрёл дар речи Гогоберидзе.

Он вдруг вспомнил, что товарищ Сталин – тоже грузин, и уже по одной только этой причине с ним, инспектором Гогоберидзе, ничего плохого случиться не может, но тут всё время подозрительно на него поглядывавший Берия неожиданно сказал:

– Э-э, да он пьян!

И за пару следующих секунд Гогоберидзе похудел еще на три килограмма.

– Разве? – не поверил Сталин.

– Точно! Я чую! – сообщил Берия.

– Проверь! – распорядился Сталин.

Берия поманил пальцем Гогоберидзе, и тот не пошёл, а стал клониться к Берии всё ближе и ближе, и когда расстояние между ним и бериевским носом сократилось до допустимой для проведения научного эксперимента величины, Берия потребовал:

– Дыхни!

Это был звёздный час Гогоберидзе. Вершина карьеры. Момент истины. Потому что на служебном пути инспектора Гогоберидзе встречались тысячи нетрезвых водителей, пытавшихся его, Гогоберидзе, обмануть, и все эти шофёрские уловки – как дыхнуть, чтобы инспектор не учуял запаха – Гогоберидзе знал назубок. И поэтому он смело дыхнул в лицо Берии. Тот недоумённо блеснул стёклышками пенсне.

– Трезвый? – ровным голосом осведомился Сталин.

И это даже не вопрос был, а утверждение. Окончательный вердикт. Засомневавшийся было Берия не решился спорить.

– Хорошо службу несёте, товарищ, – сказал Сталин инспектору Гогоберидзе.

Тот понял, что теперь-то его уж точно не расстреляют, и смотрел на товарища Сталина такими влюблёнными глазами, будто собирался на нём жениться. То ли пребывавший в тени полковник Птахин приревновал, то ли ему надоело участвовать во всей этой комедии, но он вдруг осерчал на всех сразу и сказал в сердцах:

– Ну, хватит уже!

Вот это он совершенно напрасно сделал. Ну, не надо было ему так поступать. И всё бы обошлось, возможно. Хотя бы для него лично. Но не обошлось. Товарищ Сталин посмотрел на него с такой строгостью, будто перед ним стояли сразу Каменев с Зиновьевым, Бухарин и ещё Троцкий в придачу. Понятливый Берия кивнул своим абрекам. Те заломили полковнику Птахину руки и поволокли в «эмку».