Дверь в зал открывается, эсбэшник идет к Авдееву, что-то негромко говорит около его уха.

Я все еще не смотрю прямо на него, но позволяю вольность повести взглядом чуть над столом. Его Императорство сидит в стороне, заложив ногу на ногу. Туфли идеальные – замша просто лоснится, без намека хотя бы на одну пылинку.

— Что значит «спит»? – понижает тон Авдеев, но звучит его голос как набат.

Или, скорее, смертный приговор карьере моей истеричной начальницы.

В зале висит плотная, давящая на барабанные перепонки тишина.

— Фомин, готовы? – тоном, предполагающим казнь на месте за любой намек на «не готов».

Сидящий рядом со мной Саша дергается вверх, чтобы подняться, но никак не может отлипнуть от стула.

Выдает еще одну порцию словесной жвачки.

Я делаю невидимый глубокий вдох.

Раз, два, три…

— Я готова, Вадим Александрович, - грациозно поднимаюсь со своего места и, наконец, смотрю ему в глаза.

Охуенный мужик. Мудак, но надо признать – реально абсолютный ТОП во всем, а не только первая десятка «Форбс».

Он выглядел красивым абсолютно на всех фото, которые мне удалось найти в сети, но все эти холодные неживые картинки – вообще ни о чем, когда вот так – лицом к лицу, в четырех стенах. Когда легкие уже беспощадно наполнены его запахом. Абсолютно точно его – я четко поймала его в ту первую провальную встречу, и еще острее ощущаю сейчас. Как будто перед тем, как зайти сюда, Авдеев покурил лаванду и не очень аккуратно стряхнул пепел.

Он весь в черном – костюм, рубашка, расстегнутая на две верхних пуговицы.

Нога заложена на ногу, одну рука расслабленно лежит на подлокотнике кресла, вторая упирается в другой локтем. Темная челка перекрывает взгляд, но я вижу его глаза – темно-синие, ледяные, смотрящие четко на меня. У него широкая переносица, крылья носа слегка вразлет, квадратная челюсть в фривольной не густой щетине – легко просматривается ямочка на подбородке. Губы красиво очерченные, плотно сжатые.

Если бы я не ненавидела его так сильно – я бы влюбилась.

Богом клянусь, мгновенно бы в него влюбилась.

Но, к счастью, океан моей ненависти настолько широк и глубок, что в нем тонут зачатки любой симпатии.

— А вы у нас…? – Темная бровь вопросительно дергается.

— Кристина Сергеевна Барр, - представляет меня присутствующий «эйчар». – Младший аналитик.

Авдеев скользит по мне взглядом, будто решает, стоит ли тратить на «младшего аналитика» свое драгоценное время.

— И давно у нас младшие аналитики готовят такую статистику?

— Кристина Сергеевна работает с пятого декабря.

Я почти слышу, как Его Грёбаное Величество отсчитало назад, зафиксировало отметку в три недели и размышляет, что теперь со всем этим делать. Можно держать язык за зубами и, вероятно, дождаться его царское дозволение, но что если он меня сейчас просто выставит? Нужно поднять ставки, Крис. Нужно «снять долбаный лифчик», как говорила моя наставница.

— Эту аналитику готовила я, Вадим Александрович, - мой голос, слава богу, звучит ровно и четко. – Я полностью владею материалом.

— Это Лазарева определила вам такой фронт работы, Барр?

— Боюсь, Ольга Павловна ничего и никому не могла определить, потому что слишком много рабочего времени уделяла личным страданиям.

Взгляд Авдеева темнеет.

Злится.

Воздух наполняется трескучими предвестниками бури.

— Я просто сделала свою работу. В материале ориентируюсь.

Настолько хорошо? – Интонацией подчеркивает, что, если за этой бравадой не последует ничего впечатляющего – моя голова будет следующей, которую он снесет после расправы над Лазаревой.

— Абсолютно, Вадим Александрович.