— К чему это?.. — спросила Дашан, продолжая следить взглядом за тем, как смуглая фигура исчезает за воротами.

— Я точно не знаю, — Ришима повела округлыми плечами и взяв со стола персик, прикусила. — Он чем-то провинился перед махараджей. Сегодня его будут показательно пытать, а потом убьют.

Дашан молчала. Слова Ришимы заставили пламя в груди запылать ещё сильней. Она хотела знать — чем провинился этот человек. И понимала, что эта блажь плохо пахнет. Заранее чувствовала, что ничего хорошего этот каприз ей не принесёт, и всё равно отказаться от него не могла.

Лаид подался к хозяйке, пытаясь напроситься на ласку, но Дашан напрочь потеряла к нему интерес. Притяжение, которое вызывал у неё Лаид, походило на вино, разбавленное водой, на фоне того, которое Дашан испытала только что.

— Дашан, подумай головой… — не отрывая пристального взгляда от подруги, протянула Ришима. — Махараджа тебе благоволит. Но его милость может растаять в любой момент.И не думая слушать её, Дашан встала и, не замечая, что Лаид пытается зацепиться за полу её одеяния, побрела в направлении ворот, за которыми исчез конвой.

2. 2

Дворец махараджи состоял из множества дворов, разделённых между собой золотыми воротами.

Тот двор, в котором держали Санджива до часа наказания, находился на самой окраине комплекса. Последние сутки он просидел с руками, заведёнными высоко за голову. Верёвки крепили их к металлическому кольцу, вбитому так, чтобы пленник не мог ни встать в полный рост, ни опуститься на землю до конца.

Санджив убеждал себя, что ему всё равно. Он закрывал глаза, пытался погрузиться в медитацию… Палящее солнце мешало, а когда ему наконец удалось покинуть тело, стражники вздёрнули его на ноги и коротко передали приказ царя.

Ноги не слушались, когда Санджив вставал. Он умел отстраняться от боли, но не мог одолеть страх: кара, назначенная ему, была по-язычески дикой, и Санджив молился, чтобы ему не дали дожить до утра.

Вначале пальцы его должны были размять в раскалённых щипцах, и Санджив понимал, что потом, лишившийся рук, он уже не будет нужен никому. Затем его, распятого, собирались подставить жеребцу.

Стражники, пересмеиваясь, обсуждали подробности экзекуции, из чего следовало, что весь дворец будет рад понаблюдать, как превратится в кровавые ошмётки неугодившее махарадже мясцо.

Ступая обнажёнными ногами по плитам, раскалённым дневным солнцем, Санджив старался держать голову так, чтобы волосы падали на лицо, и то и дело стрелял глазами по сторонам.

Он не питал тщетной надежды на побег. Но он знал, что другого выхода у него нет. Или сбежать — или превратиться в калеку, в груду мяса, которая не сможет ни сопротивляться, ни убить самого себя.

Именно в такое мгновение, когда его проводили сквозь один из дворов, Санджив бросил быстрый взгляд на фонтан, чьи струи сбегали по стене — а вместо этого увидел двоих женщин, устроившихся на подушках. С одинаковыми чёрными волосами. У одной было круглое лицо, украшенное сурьмой, но Санджив почти не заметил её. Другая, более гибкая, с точёным лицом и небрежными завитками волос, бесстыдно рассыпавшихся по плечам, смотрела на него чёрными усталыми глазами.

Дома, там, откуда пришёл Санджив, чёрные глаза считали глазами ночных духов. Они затягивали в себя, лишали контроля. И эта, сидевшая перед ним, была лучшей из возможных представительниц народа теней.

Тычок под рёбра заставил Санджива сделать очередной шаг, и он поспешно ступил вперёд.

На губах заиграла улыбка. Красивое лицо с тонким чувственным носом и бледно розовыми губами всё ещё стояло перед его мысленным взором. Санджив подумал, что видя перед собой это лицо, умереть будет легко.