– Я на вас удивляюсь, – сказала она своим негромким, нежным голоском. – Вечно вы ссоритесь; сегодня вот вы оба трезвые, а все равно ссоритесь. Похоже, вам и оставаться трезвыми ничуть не помогает. – Она не уходила, а они смотрели в пол. – Я скажу, что тебя мучит, Эл Миллер, – сказала она. – Я, пока чистила печь, слышала через дверь все, что вы говорили. Чего в вас нет, так это веры в бога, которой следует быть. Я знаю, что вы улизнули с кухни, потому что боялись, что я стану говорить вам о боге, но это очень глупо, потому что я все равно стану говорить вам о боге, хотите вы того или нет. Никакой взрослый не сделает ничего доброго своему товарищу, если не будет хотя бы раз в неделю проводить время в церкви, размышляя о благости слова, сошедшего на землю. Знаешь, Эл Миллер, этот мир исчезнет, и будет Армагеддон, скоро, очень скоро. И небо свернется, как свиток, и лев возляжет рядом с агнцем.

– Мэри Элен, – сказал Тути, – ты спятила. Иди-ка чистить печку и оставь нас в покое. Женатым на тебе быть еще хуже, чем на какой-нибудь старушке – божьем одуванчике.

– Я говорю чистую правду, – сказала Мэри Элен. – Все это написано в еженедельном пятицентовом журнале «Сторожевая башня», который выпускаем и распространяем мы, Свидетели Иеговы. Ты, мистер Миллер, не уйдешь отсюда, пока не раскошелишься на пять центов за «Сторожевую башню», несущую слово божье на девяноста языках – так, по-моему, – по всему миру.

– Иногда мне кажется, что она только что выбралась из джунглей, – сказал Тути. – Типа как на дикарке женился или вроде того. – Лицо его было искажено стыдом и яростью.

– Я уеду домой, – мягко сказала Мэри Элен, склоняя голову. – В один прекрасный день. Вернусь к себе домой.

– Это ты о Миссури? – спросил Эл. Он знал, что она родилась там, а в Калифорнии жила всего три года.

– Нет, – сказала она. – Это я об Африке.

После чего дверь закрылась: Мэри Элен стала чистить печь дальше.

– Господи, – сказал Тути. – Она называет Африку «домом», а сама никогда не бывала восточнее Миссури. Все из-за этой религиозной чуши, из-за Свидетелей Иеговы. Она даже никогда не встречала никого из Африки, кроме как на ихних собраниях, где иногда читают лекции африканцы.

Они обменялись понимающими ухмылками.

– Как насчет того, чтобы выпить? – сказал Тути, вставая на ноги. – «Полковник Сан-Мастерсон», годовой выдержки.

– Идет, – сказал Эл. – С водой.

Тути отправился на кухню за стаканами.

На следующее утро, в субботу, Эл решил принять предложение Хармана.

Отперев замок на цепи у «Распродажи машин Эла» и нагнувшись, чтобы вытащить свою почту, он вдруг осознал, что первым делом он сообщит это не Джули и даже не Крису Харману, но старику.

Двери мастерской были открыты: Джим Фергессон, как обычно, был на работе – по крайней мере, первую половину субботнего дня. Он, наверное, будет работать до полудня или до часа, в зависимости от количества дел.

И теперь, почувствовал Эл, самое время все ему рассказать. Как можно скорее, раз уж я принял решение. В свете того, что я наговорил ему о Крисе Хармане.

И, покинув свою стоянку, он вошел в мастерскую через боковую дверь. Старик открыл ее, чтобы было больше света и воздуха.

Он обнаружил старика в его офисе. Фергессон сидел за столом, вскрывая свою почту. Когда он глянул на Эла, тот заметил, что глаза у него водянистые, с красными веками.

– Давненько не виделись, – хриплым голосом сказал старик и снова переключил внимание на письмо, которое читал. Эл уселся и стал ждать.

– Какие новости от доктора? – спросил Эл, когда Фергессон дочитал письмо.