– Говорит, что у меня был микроинфаркт, – сказал Фергессон.

– Черт, – встревоженно сказал Эл.

– Он еще какие-то анализы делает. – Он стал надрывать конверт следующего письма; Эл видел, как у него трясутся руки. – Ты уж извини, – сказал старик. – Мне надо прочитать почту.

Глубоко вздохнув, Эл сказал:

– Послушай. Этот тип, Крис Харман. Мы о нем говорили. Может, я не прав; может, он вовсе и не мошенник.

Старик поднял голову и уставился на Эла, часто моргая. Но ничего не сказал.

– Я не судья таким, как он, – сказал Эл. – Таким, кто так высоко забрался. У меня в таких делах нет опыта. Так или иначе, я исходил из информации, полученной не из первых рук. Может, он и мошенник. Но дело в том, что я этого не знаю. Я не могу доказать ни того, ни другого. Это для меня тайна. – Он сделал паузу. – Я туда ездил.

Старик кивнул.

– Мы долго с ним говорили, – сказал Эл.

– Да-да, – сказал старик, словно бы поглощенный чтением.

– Ты все еще сердишься на меня? – спросил Эл.

– Нет, – сказал старик.

– Я решил, что ты будешь лучше себя чувствовать, – сказал Эл, – если я приду и честно признаюсь, что не знаю о Крисе Хармане ни того, ни другого. Тебе надо будет решать самому.

Он собирался было продолжить, перейти к тому, как он спросил у Хармана о работе. Но такой возможности ему не представилось.

– Слушай, – сказал старик, – вали-ка ты отсюда.

Вот те на, подумал Эл.

– Я с тобой не разговариваю, – сказал старик.

– Я думал, тебе станет легче на душе, – сказал Эл, не понимая, что происходит. – А теперь ты злишься, – сказал он, – когда я говорю, что не считаю его мошенником. – Это казалось самым невероятным из всего, с чем ему когда-либо приходилось сталкиваться. – Ладно, – сказал он. – Я уйду, старый ты псих. – Он быстро поднялся. – Ты хочешь, чтобы он оказался мошенником? – сказал он. – Хочешь, чтобы тебя облапошили? Так, что ли?

Старик ничего не говорил. Он продолжал читать свою почту.

– Ладно, – сказал Эл. – Ухожу. Черт с тобой. Ты со мной не разговариваешь – и я с тобой не разговариваю. – Он направился к выходу из офиса. – Ничего не понимаю, – сказал он.

Старик не поднимал взгляда.

– У тебя как есть крыша съехала, – сказал Эл, уже у двери. – Мозги набекрень. Наверное, из-за этого сердечного приступа. Как-то раз читал статью о таких делах. Многие считают, что с Эйзенхауэром случилось то же самое. Пока. Еще увидимся.

Он, оступаясь, пробрался к выходу из мастерской и прошел на свою стоянку. Ну и ну, думал он, о таком сумасшествии я даже и не слыхал. Его точно надо упрятать в дурдом; его жена права. Ей надо обратиться к адвокату и упрятать его в дурдом.

Понятно, что человек может разозлиться, когда кто-то говорит ему, что его хотят облапошить, думал он. Но чтобы злиться, когда ему говорят, что его не хотят облапошить… Это как-то не по-человечески. Мне надо бы выписать какую-нибудь брошюрку о предотвращении психических расстройств и сунуть ее в его почтовый ящик. Черта с два я останусь здесь, вместе с ним, сказал он себе. Вот еще – работать рядом с сумасшедшим.

Что за безумный мир, подумал он. Старик, ничего мне не сказав, продает свое помещение – разрушает мою жизнь, лишает меня бизнеса, – а потом на меня же еще и наезжает, как последний псих. Не разговаривает со мной.

Войдя в кафе на другой стороне улицы, он укрылся в будке таксофона и опустил в прорезь десятицентовик. Набрал свой домашний номер, и Джули сразу же сняла трубку.

– Я решил не медлить и принять их предложение.

– Вот и чудесно, – сказала она. – Какое облегчение! Я так боялась, что ты откажешься, а работа ведь и вправду хорошая, разве нет?