Трава под обутыми в сандалии ногами была мокрой. Кейт шла прямо к коттеджу Тома – ей больше не нужно было проходить проверки, все здесь уже привыкли к ней. Из окон главного корпуса видели, как она приехала, и можно было идти по своим делам, ни о чем не беспокоясь. Кейт легко нашла коттедж, но Тома там не оказалось.

– Том? – Но ответа не последовало. – Мистер Эрхард? – Помощник, видимо, тоже ушел. Она осторожно открыла дверь и огляделась. Уютная комнатка была чисто убрана и смотрелась жизнерадостно. Вот почему Кейт выбрала «Дом на лугу». Она перебрала немало санаториев в пределах нескольких часов езды от Сан-Франциско, и все они были мрачными, унылыми, как и положено заведениям такого рода. «Дом на лугу» был полон света и надежды, спрятан от посторонних глаз. Время здесь замерло, как в сознании Тома. Этот санаторий скорее напоминал школу, и Кейт все казалось, что вот-вот она услышит голоса детей, поющих или играющих в бейсбол.

– Том!

Куда же он запропастился? Она опустилась в кресло и перевела дух. Сегодня ей было особенно тяжело дышать. Ребенок толкался все сильнее. Она три часа без перерыва провела за рулем, невзирая на все запреты врача. Но остановиться было нельзя. Она всегда торопилась изо всех сил, чтобы поскорее попасть сюда. На минуту она блаженно вытянула ноги, наслаждаясь минутным покоем в удобном кресле-качалке. Яркое, в мелкий цветочек, оно прекрасно сочеталось с покрывалами на обеих кроватях. Занавески из легкой белой кисеи развевались на ветру, на столике у окна стояла банка с ярко-желтыми цветами. Она знала – их нарвал Том. На стенах висели его рисунки, и в них чувствовалась рука взрослого мужчины, каким он больше не был. Он рисовал изящные акварели – цветы и птиц. Пока он не попал в санаторий, Кейт и не знала, что он умеет рисовать. Единственным его увлечением был футбол. А теперь он даже не помнил, что когда-то играл в команде. Словно для того, чтобы избавиться от этой сводящей с ума страсти, ему пришлось вернуться в детство. Так или иначе, от былой любви ничего не осталось.

Коттедж идеально подошел бы любому – и больному, и здоровому, и взрослому, и ребенку. Кейт радовалась, что Тому было хорошо здесь. Он свободно перемещался по дому на инвалидном кресле, а мистер Эрхард помогал ему забраться в гамак, где он лежал и слушал, как поют птицы. Иногда Тому случалось провести так целую ночь – укрытый одеялами, он смотрел в звездное небо. Мистер Эрхард любил Тома. Прежде он был его фанатом и теперь гордился своими обязанностями.

Снаружи послышался шорох. Кейт поднялась и услышала глубокий баритон мистера Эрхарда – тот рассказывал Тому историю. На минуту он замолчал – должно быть, заметил, что дверь коттеджа приоткрыта. Она услышала его шаги по каменным плитам мощеной тропинки и тут же увидела седую гриву волос.

– Так-так. – Его голос был строгим, и по виду можно было сказать – вот человек, не терпящий вторжений без предупреждения. Но при виде Кейт его лицо смягчилось. – А, добрый день. Как самочувствие?

– Ничего, жирею потихоньку, – ответила она, и оба засмеялись. – Как поживает наш друг? У него все хорошо?

Мистер Эрхард довольно кивнул:

– Весьма неплохо. Вчера столько картин нарисовал, а утром мы цветы собирали. Ну, он сам расскажет…

– Эй! Энди! – послышался голос Тома. Его коляска застряла в траве. – Эй!

– Иду, сынок. – Эрхард быстро метнулся прочь из коттежда, Кейт последовала за ним. Как ни странно, ее губы сами расплылись в улыбке, заулыбались и глаза. Почему она так радовалась этой встрече? Может быть, потому что Том навсегда остался для нее тем же Томом, и каждый раз она чувствовала все то же волнение и то же удовольствие от возможности видеть его, прикасаться, держать за руку, осознавать, что он рядом с ней.