– Kastaráh! Vasará im zült ammált, harí ad üm khis.

Я ни слова не понимала, но голос мужчины звучал так заботливо, с таким отеческим участием, что слезы бежали все сильнее. Казалось, Кхар Джахар точно знает, почему я плачу. И искренне сочувствует мне.

Мне стало стыдно за устроенную истерику, и я покинула всадников, отказавшись от ужина. А в снежной комнате, которая была значительно больше предыдущих, хмыкнула, разглядывая полноценную двуспальную кровать из снега, выстеленную шкурами неизвестных животных. Села на край, прочесала пальцами длинный мех, глубоко вдохнула… и вздрогнула, когда от дверного проема раздалось:

– Ah mõrí?

Я повернулась к застывшим в проходе всадникам и вымученно улыбнулась.

Маритас указал взглядом на мою руку. Я тут же спрятала ее под плащ – покраснения на коже сменились жуткой сыпью, на месте шелушений появились кровоточащие трещины. Аик еще неделю назад отдал мне свои перчатки из толстой кожи, но этим невозможно было устранить полученный урон.

Я уже привыкла к тому, что все тело ноет – к чему переживать из-за жжения в руках? А еще я искренне радовалась, что у меня нет зеркала – совершенно не хотелось знать, что у меня с лицом. Оно постоянно горело. Я чувствовала саднящую боль даже по ночам, когда спала.

– Sarí malér.

– Я не понимаю.

Аик обхватил свою кисть пальцами и с шипением втянул воздух сквозь зубы. Его брови изогнулись, придавая лицу мученическое выражение.

– А, понятно. Сари́ мале́р.Даа́.

Болит, очень сильно болит.

Всадники подошли к кровати. Аик сел рядом, а Маритас опустился передо мной на корточки и протянул руку. Я несмело взялась за нее. Мужчина провел кончиками пальцев по своим векам и прикрыл глаза, потом указал на меня. Я послушно закрыла глаза, не представляя, что он собирается делать. А в следующее мгновение охнула – мою кисть объял жар, словно я сунула ее в очень горячую воду. Каждую трещинку защипало, а воспаленную кожу зажгло.

Аик прикрыл мои глаза прохладной ладонью и шепнул:

– Sal vahnãrán, mõrí. Sal vahnãrán.

Я до сих пор не знала, что это значит, но то же сказал Гардах перед встречей с другими всадниками. То же он сказал, вытащив меня из сугроба… и я выдохнула, пытаясь расслабиться.

Всадники спасли меня. Заботятся обо мне. И даже если они собираются принести меня в жертву своим богам… Разве сейчас у меня есть другой выбор, кроме как довериться им?

Моя кисть в руке Маритаса тем временем горела все сильнее. Я терпела, сжимая зубы. И когда показалось, что больше не выдержу, всадник выпустил мои пальцы и взял вторую руку. С ней произошло то же, что с первой. А когда все закончилось, Аик убрал ладонь от моих глаз. Я посмотрела на него, потом на Маритаса и проглотила испуганный крик.

Огонь в глазах всадник рвался на волю и должен был опалить ресницы и брови, а лицо…

МНЕ НЕ ПРИВИДЕЛОСЬ!

Кожа на его лице в нескольких местах только что срослась!

Какого… Да что… Да кто они такие?!

Стало трудно дышать. Маритас словно почувствовал это и посмотрел на мою грудь, потом на Аика. Тот осторожно толкнул меня плечом и кивнул на мои кисти. Я опустила взгляд и ахнула, пораженная до глубины души.

Краснота и сыпь исчезли, а трещинки и ранки зажили! Даже мозоль от шариковой ручки на безымянном пальце пропала! Кожа стала мягкой и нежной.

Я сгибала и разгибала пальцы, боясь поверить, что больше не болит.

Как прекрасна жизнь без боли! И почему мы ценим ее отсутствие только когда ПЕРЕСТАЕТ болеть, а не просто НЕ БОЛИТ?

Я подняла восхищенный взгляд на Маритаса.

– Ты… целитель? Лечишь людей? Но… как?