Побежала девчонка к колодцу. Только воды в решето наберёт – вода и прольётся. Пташки к ней подлетели, защебетали-запели:

Да всяких пташек она слушать не стала, глиной в них кинула.

– Сгинули б! – крикнула.

С пустым решетом притащилась. Досталось же ей от троллихи! В хлев троллиха её отправила – вычистить, коров выдоить.

Девчонка подумала, что для такой работы она слишком уж хороша, да нечего делать – пошла. За лопату взялась – не поднять. Пташки ей – про метлу напевать, а девчонка размахнулась да в них же метлой запустила. Стала коров доить. Те брыкаются, что ни надоит – враз опрокинут. И щебетуньи не унимаются:

Девчонка ну коров бить, толкать, в птиц чем ни попадя швырять! И наутёк из хлева – стойла не вычистив, коров не выдоив.

Троллиха ей выволочку и задала. А после шерсть чёрную велела отмыть добела. Ясно, осталась шерсть, как была.

Умаялась хозяйка с работницей, призвала, три ларчика перед ней выставила: выбирай, мол, за службу ларец, а службе – конец.

Тут пташки влетели. Запели:

И ну над голубым крест-накрест, крест-накрест, крест-накрест порхать.

Только девчонка птиц не послушала, за красный, огнём горящий, схватилась и домой пустилась.

За ней-то троллихе нужды не было гнаться – девчонке не пришлось прятаться.

Домой является – вот уж мать радуется, в горницу парадную дочку зазывает, красный ларец на стол выставляет: вот сейчас золото, серебро засверкает.

Крышку у ларца поднимают – а оттуда жабы да всякие гады! Дочка хозяйкина рот разинула – ой изо рта их хлынуло! Черви, жабы, погань вонючая.

Рядом с этакой не устоишь – стремглав от неё побежишь. Ну, что заслужила, то получила.

Было у женщины семеро голодных детишек, и принялась она печь им блины. Молозивом сдобрила тесто, на сковороду плюх – пыхтит блин, поднимается. А детишки гурьбой собираются. Старый отец сидит – смотрит.

– Ой, матушка, дай блина чуток! – кричит голодный роток.

– Ну дай, родимая! – кричит другой.

– Ну дай, родимая, любимая! – кричит третий.

– Ну дай, родимая, любимая, сердечная! – кричит четвёртый.

– Ну дай, родимая, любимая, сердечная, пригожая! – кричит пятый.

– Ну дай, родимая, любимая, сердечная, пригожая, хорошая! – кричит шестой.

– Ну дай, родимая, любимая, сердечная, пригожая, хорошая, щедрая! – кричит седьмой. И все разом просят, один другого жалостней, потому как голодные.

– Детки мои, обождите, вот переверну, – говорит она, – все отведаете блина, пышного-то блина, поглядите!

Услыхал блин – напугался, с испугу сам собой перевернулся. Норовил он из сковородки прочь, да силёнок недостало, шлёпнулся туда ж другим боком. А как другим боком разогрелся, так из сковородки прыг на пол! И покатил колесом в дверь, а там – по дороге.

– Эй, погоди! – пустилась вдогонку хозяйка со сковородкой в одной руке, с поварёшкой – в другой. А за хозяйкой – детвора. А за ними – отец, едва поспевая.

– Эй, держи его, лови его! – кричат разом. Вот-вот догонят, схватят.

Да тут блин завертелся, закрутился ещё пуще и пропал из виду. Проворней всех оказался.

Катится он по дороге, а навстречу ему – человек.

– Здравствуй, блин, – говорит.

– Храни Господь, человече-издалече, – отвечает блин.

– Блин мой ненаглядный, не катись, задержись, дай я тебя съем!

– Я хозяйке не дался и старцу-отцу, а из семерых – ни мальцу. И от тебя, человече-издалече, увернусь! – сказал и был таков.

Катится дальше блин, а навстречу ему – курица.