Мне не хотелось этого. Я неистово жаждала обнять его, впервые прижаться к мужчине без страха причинить вред. А Коан был таким большим, тёплым, приятно пахнущим водой и небом... и ещё чем-то – так яростно, пронзительно, до острой муки где-то в глубине тела. Мне так хотелось ему довериться! Я помнить не помнила в эти мгновения ни о Касатке, ни о её капитане…

Но Коан отпустил, и, отступив, кивнул на берег:

– Вижу твои вещи. Принести те средства в деревянных ёмкостях?

– Откуда ты знаешь, что лежит в моей сумке?

– Вижу сквозь, – отозвался он. – Это один из даров, доставшихся мне от матери.

Я следила за тем, как он выходит из воды. Коан не купался голышом, но короткие подштанники мало что скрывали. Бёдра у него были узкие, крепкие, голени – красиво очерченные, сильные, а на широкой спине покоился длинный светлый шрам.

– Вот, держи. – Он подал мне баночки. – Я посижу на том камне.

Даже несмотря на то, что он занимался на берегу какими-то своими делами, я не могла ни на чём сосредоточиться. Коан не смотрел, но разве могла я мылиться, зная, что он так близко? Разве могла нормально промыть волосы, тщательно вычистить песок и грязь из самых труднодоступных мест?..

Его руки были такими ласковыми. Его тепло было таким щедрым. Он весь был ненастоящим, невозможным, несуществующим… и не моим. То, что он предлагал, было неосуществимо.

Я укуталась в волосы, и, выгадав момент, выбежала из воды и спряталась за камнем. Переодеваться было трудно: платье липло к телу, волосы липли к платью, коленки дрожали, а на кончиках пальцев было щекотно… да ещё и чудилось, будто Коан тихонько надо мной посмеивается, и смех этот был приятным.

Когда я вышла, он сидел на камне в том же полуголом виде, но с волосами немного просохшими, и оттого лёгкими и блестящими. И если мои были прохладными, у Коана они словно впитали цвет и жар солнца.

– Не откажешь в удовольствии немного посидеть со мной, родная? – и он кивнул на камень напротив, застеленный мягким покрывалом. – Я нашёл среди зарослей кое-что вкусное.

Нет, у него были не просто тёмные глаза. Я, только сев напротив, поняла, что они фиолетово-синие, с крупицами пламенного золота у зрачков. Таких глаз я никогда не видела ни у местных, ни у паломников.

– Потому ты называешь меня «родной»? – спросила я, устраиваясь на камне и плотнее запахивая на плечах полотенце.

– Потому что ты для меня именно такая, – невозмутимо отозвался он. – Вот, попробуй. Это ягоды свюрт, они сладкие и придают сил.

Он сам съел пару, и я осторожно положила в рот небольшой жёлтый шарик, оказавшийся упругим и сочным.

– Там маленькая мягкая косточка, – сказал Коан. – И её тоже можно есть.

– Спасибо. Очень вкусная! У меня на острове таких не росло.

– А такие были? – и подал мне большой надрезанный фрукт с сочно-красной волокнистой мякотью.

– Впервые вижу, – смущённо призналась я.

– Он кисловатый, но приятный. У меня дома из него делают сок.

Мне нравился его голос – такой чистый и глубокий, нравилось наблюдать за плавными движениями сильных рук. Вообще, я странно успокоилась, и не ощущала угрозы, даже несмотря на то, что Коан так и не оделся. Исходящая от него магия окутывала, и убегать перехотелось, тем более что он стал рассказывать о своём острове.

Да, там было красиво. Я ведь толком ничего и не видела, живя под надзором жрецов. Берега в окрестностях храма были в основном жёлтые, заросшие, и хотя с холмов виды открывались впечатляющие, а ни длинных белых пляжей, ни бирюзовых лагун, ни затейливых скал в виде птиц и зверей у нас не было. Так же, как не было поселений на вершинах утёсов, густых фруктовых рощ, цветущих бухт и высоких водопадов, с вершин которых ныряли, дабы впечатлить девушек, смелые парни. А ещё на острове Коана разводили лошадей и плавучих брафонов, которых я никогда вживую не видела…