Щерюсь, понимая, что даже сейчас не хочу подставлять Эра, давая его окружению почву для сплетен.
Нет, в сам замок я пока не вернусь, укроюсь в саду. Зелени там сейчас еще не очень много, но я все равно знаю его вдоль и поперек, все беседки и закутки.
Точно вор, выбираю самые заросшие тропинки. Садовникам еще только предстоит привести сад в надлежащий вид, хотя к моему празднику они уже постарались сделать так, чтобы он не отворачивал от себя гостей. И все же особенности северного климата диктуют собственные правила, что и когда делать на улице.
Кажется, мне удается проскользнуть незамеченной. Прячусь в доме для садового инструмента. Когда-то, в самом детстве, я любила проводить время в саду, тогда еще совсем небольшом и неоформленном, а иногда и пряталась в нем от строгих учителей, что отправляли на мои поиски прислугу. Меня находили, но никогда не сдавали – отчего-то жалели и делали вид, что и в домике с инструментом тоже никого нет. А потом даже подкармливали молоком и свежей выпечкой. Такие прятки длились совсем недолго, пару сезонов, потом я поняла, что знания – это не наказание и не обуза, это благо, за которое некоторые готовы бороться, а мне дается свободно. И я начала учиться. Но память об этом домике так и осталась.
Прислушиваюсь, когда подхожу к нему. Рядом никого.
Входную дверь в него никогда не запирают – нет необходимости. Потому легко проникаю внутрь. Здесь тесно и неуютно, мои детские воспоминания хранят несколько иную картину, ну да и ладно, мне быть только прийти в себя, понять, что делать дальше.
Только как тут поймешь?
Голова тяжелая, но в то же время пустая.
Я, пусть и втихую, но о стольком себе намечтала, что теперь, сидя на мешке с опилками, даже не представляю, за что уцепиться. У меня как будто вышибли из-под ног саму землю – и я зависла в неопределенной пустоте.
Наверное, мне не стоило так резко реагировать на решение Эра. Должна была выслушать его с достоинством, улыбнуться и кивнуть, а уже потом, в одиночестве, дать волю чувствам. Но у меня совсем нет опыта в любовных отношениях, меня просто прорвало.
Стыдно, очень стыдно.
И обидно.
Здесь Эр прав – обида во мне не просто говорит, они завывает раненой волчицей.
Я жалею себя, плачу, вспоминаю собственные розовые мечты и снова плачу. И ведь знала, что мечтаю в никуда, а все равно очень больно понимать, что вот эти окровавленные лоскуты возле моих ног, едва заметно подрагивающие в агонизирующих судорогах, и есть та жизнь, которую я хотела бы видеть для себя и, конечно же, для Эра.
Сказала ли я ему, что люблю его?
Уже и не помню.
Но, думаю, он и без того догадался. И удивился.
Это ли не самое большое разочарование для него?
Я не подвела его в мелочах, но все разрушила там, где речь зашла о действительно важных вещах.
Как такое может быть?
Почему я не подумала, что моя безмятежная жизнь не может продолжаться вечно?
Каждый в этом мире должен делать то, что должен. Одна я наслаждалась полной свободой и отсутствием серьезных обязанностей. Оказывается, для того, чтобы делать правильные поступки, одних только знаний недостаточно, нужно и что-то еще, я пока не знаю, что именно. Куда более крепкие нервы? Преданность? Холодный разум?
Я сижу довольно долго и в какой-то момент, обессиленная нервным истощением, даже засыпаю. Слава предкам, без сновидений. Просыпаюсь от ощутимого холода, что вцепился в меня, точно клещами. Подслеповато щурюсь, пытаясь понять, который сейчас час, нелепо вожусь на продавленном мешке, с которого успела съехать и теперь полусижу-полулежу с высоко задранными коленями.