Но, сделав с десяток шагов, все же останавливается.

Ее спина вздрагивает – и до меня доносится звук уже не сдерживаемого рыдания.

Медленно поворачивается ко мне.

Я должен был заметить ее чувства раньше, должен был понять, что моя маленькая Эли больше не девочка, и что из ее глаз смотрит далеко не благодарность. И, как все молодые люди, сейчас она полностью отдана своему новому чувству, поглощена им, купается в нем. Купалась до недавнего момента.

Сейчас же ей очень больно и обидно.

Я опытен и умею контролировать себя, чтобы заглушить собственные порывы.

Она – нет.

— Ты бы мог взять в жены меня! – кричит она, не скрывая и не стесняясь слез. – Меня! Я так старалась, чтобы ты гордился мной. Мне противны эти разговоры о крови. Я – никто. Безродная дворняжка, которую ты подобрал на обломках королевского замка. Никто не знает, что за кровь бежит по моим венам. А тебе не приходила в голову мысль, Эр, что мои родители не из королевской семьи, а какие-нибудь простолюдины? Что я никто? Ты сделал из меня картинку, образ - и вчера представил этот образ на суд своих гостей. Твоих, ведь правда? Не я их приглашала – ты. Знал, перед кем я должна сыграть послушную и заранее прописанную роль. И я сыграла. – Она отвешивает мне шутовской поклон. Слезы в ее глазах злые, наполненные несдерживаемой обидой. – Рада, что угодила всем и каждому.

— Остановись, Эли, сейчас в тебе говорит обида.

Я тоже выбираюсь на берег.

— Или же впервые в жизни во мне заговорил разум, Эр.

Она с силой сжимает кулаки, абсолютно не замечая, что до сих пор держит в них несчастное ожерелье. Видимо, украшение врезается ей в кожу. Эли смотрит на него и как-то разом опадает, выдыхается.

— Успокойся, прошу тебя, - говорю примирительно. – А вечером мы спокойно поговорим.

Она усмехается каким-то своим мыслям, переводит взгляд на ожерелье.

— Племенная кобыла готова исполнить вашу волю, господин.

Ожерелье падает к ее ногам, Эли разворачивается и идет прочь. Потом переходит на бег.

Я очень хочу ее догнать, очень хочу обнять и сказать, что все можно переиграть. Но она поняла все верно. Именно для этого я ее и растил, именно для этого и собрал многочисленный бал.

15. Глава пятнадцатая. Элиана

Глава пятнадцатая. Элиана

Я трушу. Отчаянно трушу показаться кому-нибудь на глаза. Не хочу никого видеть, не хочу ни с кем говорить. Меня всю трясет от той жуткой несправедливости, что обрушил на меня Эр. Конечно же, было слишком глупой глупостью думать, что мое нервное признание что-то изменит, вообще было глупостью думать, что он относится ко мне теплее, чем к любому из своего окружения.

Голова разрывается от слов, что так и не высказала ему, от крика, что звучит в собственных ушах, но так и не сорвался с моих губ. Эмоции настолько сильные и так сильно меня душат, что бегу, куда глядят глаза, лишь бы подальше от людей. Забиться в какой-то угол и пересидеть, переждать собственное безумие.

Мне очень больно. Больно настолько, что в груди жжет и сжимает, точно грудная клетка вдруг стала очень тесной для моего несчастного мечущегося сердца. Дышу тяжело, с присвистом. Вот будет здорово, если ребра и в самом деле сойдутся настолько, что перекроют мне возможность дышать. Грохнусь где-то на полпути к спасительному убежищу, да так и останусь валяться, точно выброшенная на берег рыба. Найдут меня позже, уже остывшую, с остекленевшими глазами. И пусть тогда великий Император прикинет, не ошибся ли он в собственном выборе. Не поспешил ли, решив отдать меня чужому человеку?

Шарахаюсь, когда в пределах видимости появляется кто-то на двух ногах. Часть гостей уже покинула замок, но многие еще здесь. Вот занятно будет, если увидят меня такой – размазней с перекошенной, залитой слезами физиономией.