Пашка глянул вниз – внутри всё замерло и похолодело. Во рту моментально стало сухо. Манеж, такой привычный и просторный, казался отсюда небольшой розовой тарелкой, а широкая страховочная сетка – узкой, в мелкие квадратики, лентой.
– Блин, здесь страшнее, чем на колосниках! – вспомнил Пашка о своих первых ощущениях под куполом цирка. Но там под ногами были металлические и деревянные перекладины не шире десяти сантиметров, а тут – бездна…
Пашка с трудом воспринимал смысл советов: как раскачаться на трапеции, когда её отпустить, чтобы при сходе спиной упасть на сетку, как это делают все воздушные гимнасты. Сейчас он видел только узкую клетчатую полоску, в которую ему предстояло упасть. Но она была так далеко внизу…
Назад дороги не было. Павлик поправил лонжу, стараясь выиграть время и хоть немного убрать предательскую дрожь, постучал ладонями о мешочек с магнезией, как это делали воздушники, и приготовился. Облако порошка на мгновение закрыло манеж. Кисти рук стали сухими. Полётчик с улыбкой подал Пашке гриф трапеции, в который он вцепился, как хватается за соломинку тонущий в океане. Сердце Пашки бешено колотилось. Он ещё раз глянул вниз и увидел, нет, скорее ощутил, насмешливую улыбку Вали.
Павлик набрал в лёгкие воздуха, помедлил секунду, закрыл глаза и отчаянно бросился с мостика в бездну неизвестности. Трапеция, словно гигантский маятник, качнулась из одного конца цирка в другой, увлекая за собой худое тело Пашки Жарких, его юное существо, вцепившееся мёртвой хваткой в перекладину и во что бы то ни стало пытающееся выжить. Дыхание у него перехватило, судорога сжала горло…
– Сход! – скомандовал пассировщик с земли, перебирая верёвки страхующей лонжи. Теперь Пашкина жизнь всецело находилась в его опытных руках. Прежде чем начинающий воздушный гимнаст разжал онемевшие пальцы и понёсся спиной в сетку, команда «сход!» прозвучала не менее пяти раз на разные интонации, и однажды даже сдобренная словами, которые не говорят при женщинах и детях. Пашку скорее заставили разжать пальцы, вцепившиеся в гриф трапеции, буквально стащив его лонжей. Но этого он даже не заметил…
Несколько секунд полёта показались ему вечностью. Вдруг падение замедлилось. Жёсткая сыромятина спасительной лонжи впилась сначала в спину, потом в живот и новоиспечённый гимнаст благополучно приземлился на шею, не сломав её и даже не повредив.
Лёжа на ещё покачивающейся сетке и выходя из полуобморочного состояния Пашка услышал аплодисменты гимнастов и голос Виктора Петровича:
– Хватит лежать, герой, ниже уже падать некуда!
Нетвёрдой походкой Пашка подошёл к барьеру и сел на него.
– Ну, Пашка, ты просто молодец! Та-ак красиво летел! Голова цела? – в серых глазах Валентины плясала целая толпа маленьких вредных чёртиков. Вдруг она сделала озабоченное и заботливое лицо. – Я что-то не пойму: ты или так магнезией запачкался или очень бледный? – Она звонко рассмеялась и выпорхнула с манежа за малиновый бархат занавеса.
Её смеющийся голос ещё долго стоял в ушах теперь уже «состоявшегося» воздушного гимнаста Пашки Жарких…
Глава девятая
Детей приобретают по-разному. Одних с доставкой на дом приносит аист, других покупают в «Детском мире», третьих находят в капусте. А вот семья акробатов Рыжовых нашла своего сына в цирковых опилках, во всяком случае так они объяснили ему его появление на свет.
По старой традиции о всех потомственных артистах говорили, что они «родились в опилках». Таковым являлся и Валерка Рыжов.
Это был хорошо упитанный, флегматичный и на редкость ленивый парень, которого с великим трудом родители приобщали к цирковому делу.