– Если птице обрезать крылья… – пафосно было начал «Женечка», но тут же осёкся, увидев жёсткий взгляд руководителя номера, отца Валентины.

– Всё! Умолкаю навеки! – он приставил указательный палец к виску. – Быджщ-щь!!! – громко озвучил он «выстрел». Театрально изобразив смерть героя, Женька полетел с верхотуры подвесного моста в сетку и там, покачиваясь, замер.

– Ладно, «самоубийца», прощён, воскресай. – Отец Валентины скупо улыбнулся. – Сетку освободи, я схожу.

Руководитель полёта, крепкий мужчина средних лет, отпустил ловиторку и, раскинув руки, спиной тоже приземлился на сетку.

Валентина только сейчас заметила Пашку, всё это время стоящего в боковом проходе цирка. В её оживших глазах заиграли лучики прожекторов и какие-то явно хитроватые, потаённые мысли.

– Иди сюда! – позвала она его. – Хочешь полетать?

Пашка Жарких нерешительно пожал плечами. Он тут же вспомнил походы на колосники. Особого желания «летать» у него не было.

– Не трусь, попробуй! Это легче, чем на канате у Абакаровых. – Валентина белозубо и по лисьи хитро улыбнулась. – Правда, папа?

– Хм, угу… – двусмысленно хмыкнув, не разжимая губ, согласился «папа». Лёгкость этих жанров он испытал на своей шкуре.

– Я и не трушу! – блеснул бесстрашием Пашка.

– Виктор Петрович! – подал голос недавний «самоубийца» Женька. – Пусть попробует, пока нет «какашки»!

Пашка, чувствуя подвох, настороженно поинтересовался о какой какашке идёт речь.

– Здрасьте! – веселился Женька, – это твой «лучший друг» – инспектор манежа, Александр Анатольевич!..

Пашке коротко объяснили, что нашего инспектора давно зовут в цирке сокращённо – «А.А.» Ласково – «Аашка». Кто-то догадался прибавить к этому прозвищу первую букву фамилии инспектора и получилось то, что получилось. Об этом варианте своего «имени» Александр Анатольевич не догадывался. Прозвище ни в коей мере не соответствовало ему ни как профессионалу, ни тем более как человеку. Невзирая на строгость, он был любим и уважаем артистами.

…Молодые ребята, воздушные гимнасты, с улыбкой смотрели на парня, так легкомысленно согласившегося познать вкус «свободного парения».

– Лонжу не забудь надеть, Икар! – Отец Вали, сам любитель розыгрышей, держал в руках стропы страховки. Пашка затянул на поясе широкий кожаный ремень, от которого отходили страхующие верёвки.

– Давай по лестнице на мостик. Трапецию подадут…

Валентина с интересом и нескрываемым удивлением провожала глазами неуклюже карабкающегося по верёвочной лестнице молодого парня. Тот, часто срываясь, не попадая в узкие, то и дело ускользающие из-под ног перекладинки-ступеньки, медленно двигался к площадке подвесного моста. Отец Вали, Виктор Петрович, вовремя успевал подтянуть лонжу, лестница вновь оказывалась в объятиях Пашки. Ободрённый его голосом, шаг за шагом, он двигался к цели.

Начинающий воздушный гимнаст, поднявшись метра на три от сетки, глянул вниз и на секунду замер, переводя дух.

– Давай, давай! – подбадривали снизу. – Это тебе не на лошадях скакать!..

«Посадить бы вас всех на лошадей, да промчать галопом пару кругов – я бы на вас тогда посмотрел, летуны!» – злился на себя за опрометчивый поступок Пашка.

– Ещё немного, давай! Шайбу! Шайбу! – резвился Женька.

Рубашка на Пашке взмокла, местами вылезла из-под брюк. Пот заливал глаза, мешая взбираться. Вот наконец и мостик. Он оказался узкой полоской из хромированного металла и потёртого оргстекла. Пашка навалился на него грудью, цепляясь за тонкие нити крепёжных тросов. С замиранием сердца, медленно, но мужественно выпрямился во весь рост. Как на этом шатком мостике умещались сразу несколько гимнастов для Пашки было загадкой. Он не знал за что хвататься, чтобы не свалиться вниз. Его страховал, прижимая к себе одной рукой, партнёр Валентины, другой он держал трапецию на вытянутой руке.